Как это ни парадоксально, но XXI век ознаменовал новую эпоху в науке. Даже в конце XX века многие сегодняшние тенденции еще только намечались и не приняли столь очевидного цивилизационного сдвига, который мы наблюдаем сейчас. Ниже рассмотрим некоторые проявления означенного парадигмального сдвига.

Как во всем этом разобраться? Например, прав А.Т. Фоменко со своими коллегами при построении новой хронологии истории или нет? С одной стороны, применение математических методов к истории впечатляет и заставляет критически призадуматься над всем тем, что мы знали, а с другой стороны – против группы А.Т. Фоменко выступают не менее квалифицированные математики, которые отвергают исторические нововведения. Кому верить? Самому что ли перепроверить их выкладки? Это невозможно, ибо на это по­требуются годы. Иными словами, грань между наукой и обычными гипотетическими построениями постепенно стирается.

Вместе с тем исчезли из обихода и научные открытия в традиционном смысле слова. Сейчас нет ничего сопоставимого с открытием всемирного закона тяготения, электромагнетизма, корпускулярно-волновой природы света, теории эволюции и других классических научных завоеваний. Все новое, что сейчас делается, трудно назвать открытиями.

Что же вытекает из сказанного?

Возникшие логико-фактологические коллизии преодолеваются научным сообществом и широкой общественностью стихийно и довольно оригинально. Невозможность отделить научное от ненаучного, фундаментальные открытия от обычных новых результатов приводит к семантическому сдвигу и определенному пересмотру некоторых понятий. Ключевыми здесь являются две семантические линии.

Первая – замена понятия «научная деятельность» более нейтральным и менее претенциозным понятием «исследования». Исследования могут быть удачными и неудачными, они могут приводить к положительным и отрицательным результатам, они даже могут быть просто ошибочными. Наука же складывается только из удачных, «правильных» исследований. Сегодняшний этап развития человечества требует активной поисковой деятельности, но не вся она может рассчитывать на закрепление в науке. Хотя теперь это уже и не важно. Важно, чтобы эти исследования финансировались и проводились, чтобы они обеспечивали поступательное движение общества. Научность или ненаучность исследований уже не имеет значения, значение имеет сам факт наличия исследований¹.

Типичные примеры, когда исследования не тождественны научной деятельности, – проведение социологических опросов и маркетинга. Во многих случаях ни то ни другое не предполагает большого научного потенциала от тех, кто такие исследования проводит, но тем не менее данный факт не умаляет нужности и важности этих исследований – осуществлять мониторинг рынка и настроений населения необходимо и, следовательно, надо проводить соответствующие исследования. Можно сказать и так: если раньше научная деятельность была шире процесса проведения исследований, то сейчас исследовательская деятельность стала шире научной деятельности. Если раньше первое включало второе, то теперь второе включает первое.

Вторая линия – замена понятия «открытия» более нейтральным и опять-таки менее претенциозным понятием «инновации». Инновации – это что-то новое (идея, технология, подход, товар, продукт, услуга и т.д.). Инновации могут быть принципиальными (базовыми, существенными) и улучшающими (вспомогательными, несущественными), но и те и другие в равной степени являются инновациями. Сами различия между двумя типами инноваций сейчас становятся несущественными, главное – чтобы они были. Открытия же всегда носят прорывной, фундаментальный характер. Кроме того, инновации сегодня превратились в обыденное, часто встречающееся явление как в науке, так и в экономике, в то время как для научных открытий всегда характерно свойство редкости. Однако главное сейчас не получение великих открытий, а обеспечение непрерывного потока инноваций².

Таким образом, наука как особый вид деятельности постепенно вымирает, уступая место перманентным исследованиям, генерирующим разнообразные инновации и позволяющим пополнить имеющийся объем знаний. Все претензии на уникальность и истинность, характерные для науки, снимаются. Налицо не просто парадигмальный сдвиг, а, скорее, уже метапарадигмальный, который не просто заменяет старый взгляд на некоторые процессы внутри науки на новый, а формирует совершенно иной взгляд на само восприятие окружающего мира.

Сегодня ответ на этот вопрос однозначен: ценность инновации определяется ее технологичностью, т.е. заложенным в ней технологическим потенциалом. На первый взгляд может показаться, что ценность инновации должна определяться некими основополагающими идеями, которые собственно и генерируют данную инновацию. Однако сейчас данный тезис постепенно устаревает. До тех пор, пока идея не приобрела форму технологии, она воспринимается как «полуфабрикат» на рынке инноваций, который сам по себе никому не нужен. Когда же идея приняла форму технологии, она уже представляет собой «конечный продукт» рынка инноваций, который может быть востребован различными контингентами экономических субъектов. Таким образом, ценность инновации определяется на конечном этапе ее жизненного цикла, когда происходит ее непосредственная капитализация. Такой технологический критерий ценности инноваций вполне логичен для технологической цивилизации.

Выдвинутый нами тезис можно проиллюстрировать на двух примерах, которые являются чрезвычайно показательными и вбирают в себя суть происшедших изменений в исследовательской деятельности.

Первый пример. В 2005 г. Нобелевская премия по экономике была присуждена Исраэлю (Роберту) Ауману за вклад в понимание и анализ теории конфликтов и сотрудничества, разработанной на основе теории игр [1]. Хотя в такой формулировке фигурирует слово «понимание», которое предполагает некое глубокое идейное содержание, премия все же была присуждена за усовершенствование математического инструментария теории игр. Иными словами, И. Ауман создал новые технологии исследования, которые могут быть использованы для изучения широкого класса проблем. Именно этот факт был оценен научной общественностью. Об этом же свидетельствует и комментарий состоявшегося вручения Нобелевской премии самого И. Аумана, который признался, что в экономике как таковой он не слишком глубоко разбирается [1]. Таким образом, для сегодняшней экономической науки высшую ценность представляют не конкретные знания экономистов, а исследовательские технологии. По сути дела инновации в сегодняшней экономической науке – это математические и компьютерные технологии.

Второй пример. Сегодняшние западные традиции предполагают, что экономист-профессио­нал – это человек, владеющий одним из трех канонических направлений исследований. Первое предполагает скрупулезное математическое описание реальных экономических процессов. Данное направление, как правило, называется математической экономикой и мало чем отличается от собственно математики. Второе направление предполагает филигранное владение методами обработки эмпирического (статистического) материала. Данное направление называется эконометрикой и предполагает владение специфическими разделами математики и широким классом программного продукта. Третье направление предполагает построение компьютерных поведенческих (имитационных) моделей. Оно так и называется компьютерным моделированием и предполагает умение создавать сложный программный продукт. Таким образом, если человек хочет стать полноценным экономистом, он должен стать либо математиком, либо эконометриком, либо компьютерщиком. Такая довольно жесткая альтернатива обусловлена тем фактом, что для зарабатывания денег экономист-профессионал должен обладать специальными технологическими навыками, которыми владеет далеко не каждый человек. Фактически сегодняшний экономист – это исследователь, владеющий специальными исследовательскими технологиями. Если экономист не обладает специальными технологическими навыками, то он не имеет никакой ценности и платить деньги ему не за что. Есть и более прикладные экономические специальности, которые менее математизированы, например специалист по финансовому инжинирингу. Однако такие специалисты точно так же являются технологами в области финансовых сделок и операций. Подобные примеры можно продолжать с одинаковым итогом – ценятся и оплачиваются сегодня только технологические навыки. Подытоживаем: процесс генерирования инноваций базируется на умении пользоваться существующими технологиями и развивать их в соответствии с решаемыми исследовательскими задачами.

Приведенные примеры касаются экономической науки, но для других наук ситуация обстоит таким же образом. В рассмотренных примерах примечательным является то, что в экономических исследованиях сейчас главен­ствует количественный подход, несмотря на то, что они по своей сути должны быть все-таки преимущественно качественными. Фактически речь идет о том, что сообщество экономистов готово мириться с подобным противоречием, лишь бы сохранить примат технологий над всеми остальными сторонами исследований.

Таким образом, триада «исследования – инновации – технологии» образует сложный методологический клубок, скрепленный жестким прагматизмом. Диалектическое взаимодействие между тремя составляющими примерно таково: исследования базируются на технологиях и своим итогом имеют инновации; конечным итогом инноваций являются новые технологии, которые служат основой для проведения новых исследований.

Сегодня наука характеризуется не просто высокой степенью специализации, но и существованием различных течений внутри каждого научного направления. Большинство кафедр, лабораторий, университетов и журналов придерживается своих собственных научных стандартов и традиций. Можно сказать, что все они работают в рамках неких научных групп (школ³), исследовательские нормы которых довольно сильно различаются между собой. Разумеется, некая общая основа между ними остается, но при рассмотрении конкретных вопросов они идут совершенно различными путями и используют разные ин­струменты и технологии, включая свою аксиоматику, терминологию, аргументацию и логику. Хотя данные научные школы как таковые не декларируются, но по факту они являются таковыми. Исследователь, не укладывающийся в стандарты, установленные определенной научной школой, данной школой будет отвергнут, и ни о каком признании его заслуг не может быть и речи. Данный принцип соблюдается довольно строго и создает серьезные барьеры для формирования единого научного информационного пространства.

Расчленение больших научных направлений на субнаправления ведет к образованию, строго говоря, уже не научных, а исследовательских школ. Разумеется, не следует преувеличивать исследовательский антагонизм этих групп, но и не следует его отрицать как некую реальную, хотя и подспудную тенденцию.

Какова же причина указанной исследовательской сегрегации?

На наш взгляд, ответ таков. Утрата всеобщих, универсальных критериев научности и истинности знания приводит к тому, что данные критерии формируются местными исследовательскими сообществами. Фактически местные критерии истинности замещают и отчасти восполнят бщие критерии. Но так как без исследовательских критериев и стандартов никакая осмысленная поисковая деятельность не возможна, то и исследовательская активность перемещается внутрь отдельных исследовательских школ. Соответственно отбраковка неудачных исследований и результатов происходит в рамках местных критериев истинности. Тем самым уменьшается ошибка первого рода, когда одобряется неверный результат. Но одновременно с этим растет вероятность ошибки второго рода, когда местные нормы и традиции в силу своей неадекватности могут приводить к отрицанию правильного результата.

Теперь выясним, почему и каким образом произошла сама утрата всеобщих критериев истинности и «правильности» научного знания. На наш взгляд, причина такого положения дел кроется в специфике нынешнего этапа развития общества: беспрецедентное расширение исследовательской деятельности привело к возникновению непрерывного потока инноваций; огромное число инноваций образует рынок инноваций, в основе которых лежат технологии; рынок технологий предполагает их конкуренцию; конкуренция технологий приводит к формированию механизмов селекции и закрепления технологий. И так же, как на обычном товарном рынке не всегда и не сразу плохой товар исчезает и может даже «победить» товар лучшего качества, так и на рынке инноваций не всегда и не сразу лучшая технология занимает монопольное положение. Результат – сосуществование большого числа исследовательских парадигм, критериев и традиций.

Примечательно, что в основе расширения исследовательской деятельности лежит колоссальное расширение и развитие экономических рынков, которые требуют своего оснащения, поддержки и осмысления в виде разнообразных исследований. Вместе с тем интенсификация исследований приводит к возникновению рынка инноваций и технологий. Тем самым формируется замкнутый цикл «рынок – исследования – рынок», ведущий к бесконечному саморазрастанию экономических рынков, включая рынок технологий.

Здесь уместна еще одна аналогия. В обыденной жизни существует мода, а в искусстве – стили. В исследовательской практике эквивалентом данных понятий выступает технология, которая, с одной стороны, всегда задает определенный стиль исследования, а с другой стороны – отражает определенную исследовательскую моду. Начиная со второй половины XX века, мода на различные продукты стала быстро меняться, а стили в искусстве – быстро множиться⁴. Сегодня данная тенденция распространяется на инновации и технологии – их много и они быстро меняются. Исследовательские инновации и технологии подпадают под это правило.

Факт сегрегации исследовательского сообщества имеет и одно чрезвычайно важное следствие, заключающееся в том, что адекватная оценка конкретного исследования и исследователя затруднена или даже невозможна. Так как каждая исследовательская школа задает свои критерии оценки, то исчезает методологическая основа для объективного определения значимости того или иного исследования (исследователя). В результате попытки содержательного анализа исследований квалифицированными экспертами часто наталкиваются на субъективность и тенденциозность, а попытки формализации процедуры оценки, например, путем учета индекса цитирования в по­следнее время дают еще худший результат [2]. И в том и в другом случае огромную роль играет принадлежность исследователя к той или иной группе (школе). Данное положение дел уже приводит к тому, что Нобелевские премии иногда вручаются несправедливо – отнюдь не первооткрывателям и генераторам базовых инноваций [2]. Здесь опять-таки уместна экономическая аналогия с брендом: иногда худший товар стоит дороже лучшего и при этом лучше раскупается. Главными критериями оценки исследований становятся время и интуиция.

На наш взгляд, ответ опять-таки кроется в специфике современного рынка инноваций. Борьба за авторство имеет смысл только в том случае, если инновация предполагает дальнейшую капитализацию. Если таковой не предвидится, то и само авторство теряет смысл. В нашем примере новая философско-методологическая концепция (технология) познания и исследования социальной эволюции не предполагает дальнейшей коммерциализации – ее нельзя продать и за нее в будущем нельзя получить Нобелевскую премию. Остальные выгоды сейчас представляются эфемерными: при переполненности рынка инноваций соответ­ствующими авторами и быстром устаревании инноваций еще одно имя ничего не решает и скорее всего быстро забудется. Кроме того, не исключено, что в ближайшее время предложенная схема будет кем-то усовершенст вована или радикально пересмотрена, т.е. новая инновация «убьет» старую. В то же время указание авторства чревато жесткой и не всегда заслуженной критикой. Учет таких обстоятельств делает анонимность электронной рукописи вполне оправданной. Кроме того, тенденцию к анонимности исследований усиливает факт их коллективности, когда у инновации и нового результата, как правило, много имен.

Рассмотренный пример фиксирует еще один важный эффект на рынке исследований: в некоторых случаях исследователи отказываются от дивидендов, заложенных в создаваемых ими инновациях, в пользу общества. Вряд ли такое явление станет массовым, но не учитывать его нельзя. Само наличие такого явления – знамение времени.

Толерантное отношение к приоритету в интеллектуальной сфере со стороны авторов инноваций дополняется еще и пренебрежительным отношением к автор­ству со стороны потребителей интеллектуальной продукции. Например, сегодня большинство российских студентов пользуются информационными ресурсами интернета без всякой оглядки на то, кому принадлежит тот или иной информационный блок, «выдернутый» ими из информационного пространства Сети. Иногда такого рода процессы приводят к так называемому интеллектуальному пиратству и интернет-плагиату, которые сами по себе являются знамением нашего времени [4]. Так же, как уже давным-давно мало кого интересует, кто, где и как вырастил бананы, которые мы поедаем в любое время года, так и сейчас большинство людей уже не интересуется тем, кто, где и как сгенерировал ту или иную инновацию. Инновации превратились в массовый товар, создатель которого остается анонимным и сам по себе никому не интересен. Соответственно, в таких условиях биться за свое авторство и научный приоритет имеет смысл лишь тогда, когда это сулит конкретные выгоды; в противном случае подобные действия сопряжены с бессмысленной тратой времени и сил.

Еще одной стороной рассмотренной проблемы является парадокс, который можно назвать парадоксом инновационного агрегирования. Его суть состоит в том, что потребности общества в инновациях возросли колоссально и привели к тому, что инновации превратились чуть ли не в самую главную ценность современного мира. Вместе с тем огромное количество инноваций приводит к обесценению каждой конкретной инновации. Таким образом, возникший парадокс представляет собой наложение двух линий в развитии явления: инновация как мегатенденция (совокупность всех инноваций) обретает огромную общественную ценность, а инновация как микротенденция (отдельная конкретная инновация) ее теряет. Такой эффект связан с тем, что частные инновации, хаотично разбросанные по мировому информационному пространству, сами по себе не образуют систему и в связи с этим не имеют вектора развития. Между тем без такого вектора частные инновации не имеют глубинного смысла, а следовательно, и высокой общественной ценности. Вектор же инноваций формируется только при их мегаагрегировании⁵. Таким образом, на высокую общественную ценность претендует явление инноваций в форме мегатенденции, а инновации в форме микротенденции претендуют в основном только на коммерческую ценность.