Ильин А.Н.: От информационной дезориентации к поверхностному

От информационной дезориентации к поверхностному

потреблению информации

___________________

Ильин А.Н.

В статье утверждается, что в современном информационном обществе монументальные истины теряют свое первоначальное значение. Они заменяются на метарассказы и метанаррации, легитимация которых ставится под вопрос. Информационная многомерность соотносится скорее не с реальностью, а с нашим восприятием реальности – расколотым и расщепленным. Индивиду оказывается трудно адаптироваться к информационной стихии, что сказывается на состоянии его сознания и рождает феномен поверхностного потребления информации.

Ключевые слова: гиперинформатизация, информационное потребление, консьюмеризм.

В одной из предыдущих статей [1] мы анализировали взаимосвязь гиперинформационности и укоренения потребительской культуры. В условиях переизбытка информации человек теряет способность качественно ее перерабатывать, его внутренний мир теряет глубину, а заинтересованный взгляд скользит по поверхности информационного многообразия, не проникая внутрь и не осмысливая должным образом содержательное богатство получаемых сведений. Возникает феномен поверхностного информационного потребления. В настоящей работе мы продолжим начатое исследование, расширив аргументацию, подтверждающую взаимосвязь гиперинформатизации и консьюмеризма.

Как пишет известный итальянский писатель и философ У. Эко, «во времена Наполеона человек, скончавшийся в сорок лет, за свою жизнь был свидетелем лишь одного значительного исторического события – Французской революции. Сегодня есть люди, которые видели и Вторую мировую войну, и распад Советского Союза, и разрушение Башен-близнецов. Наша жизнь стала продолжительнее, но и суматошнее, на нас постоянно обрушивается множество событий, которые порой трудно переварить. Мы достаточно успешно с этим справляемся, но это требует потрясающе устойчивой нервной системы» [2]. На каждый следующий этап развития тратится меньше времени, чем на предыдущий. История ускорилась, побежала вперед, и возникло ощущение достижения некоей сингулярности.

Сверхвысокие скорости изменений разрывают ткань цивилизационной, культурной и социальной материй. Составляющие общество индивиды разделяются на лидеров и отставших, адаптированных и дезадаптированных, новаторов и ретроградов, прогрессистов и консерваторов.

По мнению Р. Чалдини, мы сегодня живем в мире, где большая часть информации имеет возраст менее 15 лет, а в отдельных областях науки объем знания увеличивается вдвое каждые 8 лет [3]. Е.Ю. Журавлева приводит следующие сведения. В 2009 г. объем цифровых данных вырос на 62% по сравнению с 2008 г. (до 0,8 зеттабайта); объем цифровых данных, созданных к началу 2010 г., равен 1,2 зеттабайта, а в 2011 г. он достиг 1,8 зеттабайта. К 2020 г. количество данных вырастет в 44 раза – 35 зеттабайт. В 2008 г. компанией Google зафиксирован 1 трлн уникальных URL-адресов в интернете, а YouTube отмечает, что каждую минуту на сайт загружается 24 часа нового видео [4]. Может быть, эти данные несколько преувеличены, но неумолимо возрастающий объем когнитивно-информационной сферы очевиден, и этот факт нельзя игнорировать.

Помимо роста информации, возрастает объем информационного спама, который все труднее отличить от достоверных сведений. Даже интернет-энциклопедии не спасают дела. Например, «Википедия», учитывая ее открытость (возможность любому вносить в нее коррективы), не может отражать картину мира объективно. Коллективное авторство статей зачастую дает противоречивое описание и интерпретацию тех или иных личностей или событий.

Эпохе глобализации свойственна запутывающая сознание информационная избыточность. В расширяющемся поле информационной доступности все сложнее найти полезные и структурированные сведения. Информация становится знанием после обработки, сортировки и анализа, которые сильно затруднены в силу избыточности исходных данных. Е.Ю. Журавлева справедливо отмечает, что слова Т.С. Элиота – «Где жизнь, которую мы потеряли в существовании? Где мудрость, которую мы потеряли в море знании? Где знания, которые мы потеряли в потоке информации?» – можно продолжить строкой: «Где информация, которую мы потеряли в потоках данных?» [4]. Из данных появляется информация, из информации – знание, из знания – мудрость.

Прогресс возможен в технике, в знании, но не в природе человека. Возможности восприятия человека остаются неизменными, а информатизация и быстрая связь, как говорит З. Бауман [5], затопляют и подавляют память. Добавим, что они подавляют и национальную память, что сказывается на национально-культурной идентичности человека. Поэтому неудивительно возникновение мечты о трансгуманизме как технологии развития человека, который в силу расширения биологических возможностей был бы способен не отставать от объективно происходящих процессов, мог качественно перерабатывать большой объем информации, сохраняя свою идентичность и внутренний нравственный стержень. Правда, пока идеи трансгуманизма о создании «постчеловека» остаются утопией. Как замечал еще А. Тойнби, человек намного лучше справляется с неживой природой, чем со своей собственной: он достиг успеха в сфере интеллекта и know how, но оказался неудачником в сфере духа [6].

Традиционно считается, что при дефиците необходимой информации лакуны заполняют мифы. Но в эпоху всеобщей информатизации это убеждение в некотором смысле перестало работать, поскольку проблема состоит не в заполнении лакуны, а в появлении множества лакун. Соответственно, информационная теория, в которой постулируется взаимосвязь между недостатком информации и эмоциональным напряжением, с одной стороны, теряет значимость, поскольку наблюдается информационный переизбыток, а с другой – обретает еще большую актуальность, так как переизбыток информации далеко не всегда сопряжен с получением действительно необходимых сведений. Парадоксально, но факт.

В мире средств массовой коммуникации – мире гиперреальности – стало трудно разобраться, что является реальным отражением какого-либо аспекта действительности, а что – его полной фабрикацией. Так одновременно скрывается действительность и сам факт ее сокрытия.

Специфика информационного потребления в современную эпоху состоит, в частности, в том, что одно псевдоновостное сообщение, вызывая определенные эмоции (радость, негодование, возмущение, страх), спустя некоторое время забывается, давая возможность проникновению в ментальное пространство другому, тоже эмоционально насыщенному, но столь же бессодержательному. Именно на эмоциональной, а не знаниевой составляющей основываются многообразные сообщения, вовлекаемые в бесконечную потребительскую игру. Их притягательность для потребителя сокрыта в их способности обеспечивать минутное переживание, при этом действительно ценные факты, касающиеся общественной жизни, редко привлекают внимание. Сиюминутность информации, ее постоянное обновление сводится к бесконечному вытеснению одних сведений другими, когда все события обладают примерно одной и той же значимостью. Новость дня, новость часа, новость минуты, новость секунды… – все это приводит к громадной перегрузке сознания и утрате способности определять приоритеты в осмыслении действительности, разграничивать действительно важную информацию и псевдоинформационный спам.

В информационном поле обитает множество так называемой конспирологической информации, цель существования которой – компрометация, недопущение серьезного отношения к исследованиям в нежелательном для кого-то направлении. Так, многие американцы под влиянием американского телевидения искренне считают, что именно Россия выступила агрессором в военном столкновении Грузии и Осетии. Домыслов может быть сколько угодно, но где правда? Зачастую новостные сообщения не имеют никакого отношению к реальности. Борьба с коррупцией на экране телевизора может скрывать еще больший рост коррупции внутри властных структур, провозглашаемая политика укрепления армии может выступать ширмой, за которой прячется развал института защиты страны. Естественно, часть новостей отображает действительность такой, какая она есть, но рядом сосуществуют псевдоновости, дискурс которых сплошь мифологичен и в меру своей мифологичности не приемлет рационализм и научный способ мышления.

В наше время нередко непонятно, чему можно верить и верить ли вообще чему-нибудь. За правду можно принять как правду, так и ложь. Каждая мысль наталкивается на оппонента, но не нейтрализуется антиподом, любое обвинение встречает оправдание в агональном коммуникационном пространстве, создающем включенность в изнуряющую интерпретационную активность. Медиапродукты создаются не просто так, а в том числе ради идеологической или экономической выгоды. Они вносят свой вклад в формирование общественного сознания и направление его в определенное русло. Так что культурные продукты вполне могут быть и зачастую являются политически, идеологически или экономически ангажированными.

Информационная перегрузка и мифологизаторство, наносящие удар по рациональному мышлению, возникают необязательно благодаря злой воле какого-то одного формирующего специфику медиадискурсов актора, а вследствие деятельности совокупности акторов. У каждого из создателей медиасообщений в отдельности нет цели создать противоречивый образ в сознании реципиента, но он генерируется благодаря не столько персональной (локальной) воле, а в силу сосуществования персональных воль, каждая из которых конструирует свой репортаж, отличный от других. Совокупность персональных воль – примерно то же самое, что точечная власть в фукианском понимании – децентрированная, разновекторная и исходящая из разных точек локализации властных очагов. Некоторые из акторов не манипулируют сознанием, а убеждают, так как искренне считают распространяемую информацию истинной и полезной. Но когда таких акторов становится слишком много и они вовлекаются в противоречивое взаимодействие, это отражается на психологическом и нравственном состоянии реципиентов.

Когда общественности долгое время внушают одно, а потом начинают активно убеждать в противоположном, после чего придумывают что-то третье, люди не могут быть твердо убежденными ни в чем. Или же если аудиторию долгое время убеждают в чем-то и с экранов телевизора, и с газетных страниц, и через интернет, отказывая в праве на существование альтернативным точкам зрения, люди утрачивают способность критически оценивать поступающую информацию. Они получают представление не о реальной картине общественных событий, а только о транслируемой через СМИ.

Массмедиа не только отображают реальный мир, но во многих случаях создают альтернативную реальность, которая не обязательно копирует действительность, но и противоречит ей, а заодно противоречит самой себе в силу нагромождения взаимоисключающих сообщений. Этот виртуальный мир подменяет реальный. Многочисленные потоки противоречивой информации создают такую ценность, как доверие ко всему, а значит, ни к чему. Каждая монументальная истина с неизбежностью сменяется следующей – более монументальной и более истинной. А если они сосуществуют, сознание реципиента возникает хаос, когнитивный диссонанс. В мире множественности восприятия реальности сама реальность становится множественной. Объективный мир не поддается в своей цельности человеческому восприятию; мы видим не действительность, а ее определенную модель, которая создается фигурирующим вокруг нас огромным спектром систем описания реальности – от малых (новости) до больших (концептуальные системы мировоззрения). Накладываясь одна на другую, вступая в конфликт, затмевая друг друга и вовлекаясь в некую информационную диффузию, эти системы конституируют соответствующий образ реальности, полный погрешностей, противоречий и неточностей.

Сталкиваясь с противоречивыми мнениями, мы начинаем сомневаться в истинности представленных нашему вниманию теорий. «Со-существование двух противоположных верований естественно переходит в “со-мнение”» [7, с. 417]. Cила сомнения в таком (антагонистическом) случае будет обратно пропорциональна серьезности и убедительности фактов, подкрепляющих ту или иную концепцию. Многие так называемые новости звучат именно как домыслы, и в конце концов одновременно наблюдается как перенасыщение сведениями, так и настоящий информационный вакуум. Сознание, научившееся различать одни мифы, сталкивается с необходимостью различать и разоблачать другие, в отношении которых имеющийся опыт критического анализа недостаточно эффективен. Возникают когнитивные риски, создается вакуум в экзистенциальном измерении смыслов, ацентричность мировоззренческой системы. Реципиент превращается в неразумное дитя, которое заблуждается в массиве сведений, призывов, знаков, увещеваний, устрашений и успокоений, характерном для информационной эпохи с присущим ей высоким уровнем рисков и неприемлемых для человека случайностей. В информационном мире нет посредника, который говорил бы, стоит ли всерьез воспринимать то или иное информационное произведение [8], отделял бы откровенный бред от истины. В результате чувство устойчивости и прочности мира притупляется, реальность превращается в аморфный, трудноразличимый объект, теряет конкретные очертания. Человек, реализуя потребность в осмысленной и целостной картине мира:

• или начинает верить всему подряд, не желая тратить умственные силы и время на сомнения (но противоречия диссонируют с проявлением экономии мышления, и его субъектность лишается целостности, шизофренируется);

• или перестает верить чему бы то ни было, представляет информационный мир как бессмыслицу и превращается в отъявленного скептика; эта апатичная стратегия дает возможность сбросить напряжение, обусловленное гиперинформатизацией, но не позволяет удовлетворять когнитивные потребности;

• или доверяет только наиболее близким его системе ценностей идеям.

Таким образом, сохраняется собственная картина мира путем отрицания сведений, могущих ее разрушить. Р.К. Омельчук в этой связи отмечает, что благом является свое, которое означает не принадлежащее человеку, а соответствующее ему, его представлениям, жизненному опыту, укладу жизни [9]. Новое мнение принимается, только если оно согласуется с уже присущей человеку верой, если выглядит правдоподобно с точки зрения имеющихся представлений. Приятные впечатления, связанные с индивидуально близкой системой взглядов, вытесняют неприятные, преграждают доступ любой вызывающей неудовольствие и когнитивный диссонанс информации, даже если она исчерпывающим образом доказана. Информация, ставящая под сомнение собственное мнение, отрицается, работает принцип «если факты не соответствуют убеждениям, тем хуже для фактов», где убеждения являются фильтром, пропускающим или не пропускающим информацию извне, интерпретирующим ее адекватно имеющимся представлениям.

Этот вариант обращения с информацией следует назвать идеологической предвзятостью. Как говорил К. Прутков, многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы, а потому, что сие вещи не входят в круг наших понятий. Иногда человек выстраивает некую эзотерическую или даже магическую картину реальности, претендующую на объяснение всего происходящего и не оставляющую места для пугающих случайностей, которые превращаются в «закономерное наказание», «урок», «кару», «карму». Такая стратегия соответствует распространенному социальному стереотипу, согласно которому люди стремятся воспринимать ту или иную информацию только потому, что она подтверждает уже сложившуюся у них картину мира, и пытаются игнорировать те факты, которые подвергают ее сомнению.

Ни одна из упомянутых стратегий не адекватна объективному восприятию реальности. Пожалуй, единственный верный способ выхода из такого положения – критическое (но не критиканское) дистанцирование от догм. Нужно не просто искать истину, а искать адекватную методологию для поиска истины.

Сейчас следует говорить как о профиците моделей описания реальности, так и об избыточности самой реальности, создаваемой этими моделями. Субъект – как персональный, так и общественный – воспринимает не структурную модель мира, где все элементы взаимосвязаны, а калейдоскопическую, внутри которой не наблюдается никаких иерархий и взаимосвязей. Из множества противоречащих друг другу истин, идеологий и позиций можно выбирать какую-то одну, две, три, но редко можно быть уверенным в непогрешимости своего выбора. «Никто не может опереться на истину, потому что она сама есть ценность, находящаяся в отношении конкуренции с другими ценностями» [10, с. 159].

Калейдоскопичность и фрагментарность следует рассматривать не как вариант обращения людей в новую идеологию, а как вариант блуждания между верой и безверием. Это аксиологическая и информационная релятивизация, ставящая под сомнение любые ценности и знания, но не наделение людей какими-то новыми ориентирами, ибо калейдоскопичность – это хаос сосуществования информационно-идеологических образцов. Факт – это сообщение, не подтвержденное фактами. Достоверность – факт получения различных сообщений, но не их внутреннее ядро. Достоверность реальности сводится к ее наполненности сообщениями, внутри которых реальность едва ли обнаруживается. «В традиционной эпистемологии вера и знание резко противопоставлялись: знание хорошо обосновано, вера либо вообще не обоснована, либо обоснована плохо, – пишет В.А. Лекторский. – Сегодня ясно, что мы можем получить знание только на основании веры в источник информации» [цит. по: 11, с. 58].

Информация должна быть источником знаний, но не заблуждений. А дискурс фрагментаризации, когнитивно запутывающий человека, уничтожает не только подлинное знание, но и интеллектуала, знанием обладающего, вместо которого появляется человек с узким и хаотично-осколочным мировосприятием, лишенный цельной картины мира, – информационный потребитель. В мире глобальных потоков информации никто не претендует на роль интеллектуала, обладающего энциклопедическими знаниями, поскольку невозможно объять необъятное. В мире, зыбком от информационных потоков, зыбким становится сам человек, так как переизбыток противоречивой информации шизофренирует его, поисходит рефлексивный кризис, растет антиномичность сознания.

«Неструктурированная, повторяющаяся и невостребованная информация обуславливает социальное противоречие между экспоненциальным ростом объемов информации и ограниченными возможностями человека ее воспринимать и обрабатывать» [12, с. 74]. Под этим напором субъект превращается в чистый экран монитора, точку притяжения для различных сетей влияния, выражающих свое существование посредством языковых игр. Принимать решения ему становится все труднее, концепт «личное мнение» размывается. Нет однозначного и общего критерия, способного разделить (легитимировать или делегитимировать) все возможные и существующие языковые игры, с чем связан закат нарраций, а вместе с ним и фрактализация, то есть разделенность, «человека знающего». Множество взаимно противоречивых теорий, игра переменчивой взаимосвязи причин и следствий – все это провоцирует ментальную эксплозию, неизбежную энтропию знания. Информационная избыточность, создаваемая расширением производства противоречивых текстов и фрагментарных дискурсов, подрывает индивидуальную способность к созданию смыслов.

Медиареальность похожа на лабиринт Минотавра, и состояние потерянности человека говорит об отсутствии нити Ариадны, способной вывести уставшее сознание из массивов разрастающейся текстуальности. Во-первых, очень трудно отличить ложь от правды. Во-вторых, консьюмеры не всегда хотят слышать правду. В-третьих, у них обычно отключена память (в том числе кратковременная), в соответствии с чем вчерашняя ложь уже никому не нужна, она забывается и забывается желание ее разоблачить. Недаром Г.Г. Почепцов говорит о невозможности массового сознания подвергать проверке каждое получаемое сообщение; массам даже в голову не приходит такая идея [13].

Состояние общественной амнезии – продукт не только целенаправленных манипуляций сознанием, но и вполне естественных особенностей эпохи гиперреальности, когда актуализируется безрефлексивное поверхностное восприятие. Коммуникативные системы перестали быть источником информации о реальности, они осуществляют ее симуляцию. Сейчас за год появляется информации больше, чем за весь XIX век. Но количественный аспект, без учета качественного имеет мало смысла. Нельзя измерить сумму знаний человечества в байтах.

Работа выполнена при финансовой поддержке Министерства образования и науки России (государственное задание).

1. Ильин А.Н. Проблема информационного консьюмеризма // Информационное общество. 2013. № 6. С. 22–28.

3. Чалдини Р. Психология влияния. Убеждай, воздействуй, защищайся. – СПб.: Питер, 2010.

4. Журавлева Е.Ю. Эпистемический статус цифровых данных в современных научных исследованиях // Вопросы философии. 2012. № 2. С. 113–123.

5. Бауман 3. Глобализация. Последствия для человека и общества / Пер. с англ. – М.: Весь Мир, 2004.

6. Тойнби А. Дж. Цивилизация перед судом истории / Пер. с англ. – М.: Рольф, 2002.

7. Ортега-и-Гассет Х. Идеи и верования // Ортега-и-Гассет Х. Избранные труды. – М.: Весь Мир, 2000. С. 404–436.

9. Омельчук Р.К. Фанатизм в свете онтологического подхода к вере // Вопросы философии. 2012. № 4. С. 25–33.

10. Декомб В. Тождественное и иное / Декомб В. Современная французская философия. – М.: Весь Мир, 2000.

11. Гогова Н.И. От герменевтики понимания к формированию познавательной способности в школьном образовании // Вопросы культурологи.2012. № 6. С. 54–59.

12. Корытникова Н.В. Интернет-зависимость и депривация в результате виртуальных взаимодействий // Социс. 2010. № 6. С. 70–79.

13. Почепцов Г.Г. Паблик рилейшнз, или как успешно управлять общественным мнением. – М.: Центр, 2004.

Кандидат философских наук, доцент кафедры практической психологии Омского государственного педагогического университета