Люди, в которых мы превращаемся: цена постоянного нахождения на связи

_____________________

Наоми С. Барон



Отправив своей маме цветы на День матери, вы хотели бы знать, что их доставили. Но поскольку это сюрприз, вам не хочется звонить ей и спрашивать об этом. Что же делать? Можно проследить доставку через интернет. Однако те самые цифровые технологии, что дают нам возможность отслеживать посылки, позволяют и следить друг за другом. Наши мобильники звонят, а коммуникаторы BlackBerry вибрируют, если их не выключить. Это происходит, когда мы встречаемся с коллегами, общаемся с подружками или сидим за обедом.

Любые технологии всегда двулики, как Янус. Автомобили помогают нам передвигаться с удобством, но при этом потребляют огромное количество ископаемого топлива. Кроме того, только в Соединенных Штатах на дорогах ежегодно погибает свыше 43 000 человек [40]. Холодильники избавляют нас от необходимости ежедневно ходить в магазин, но при этом пища, которую мы едим, теперь не такая свежая. Современные языковые технологии позволяют фермеру, находящемуся в поле на окраине крошечного испанского городка Пеньяльба-де-Кастро (граничащего с древнеримским театром Клуния), позвонить в Сан-Франциско, чтобы его тоскующая по родине дочь смогла услышать, как местных коз гонят вечером домой; но те же самые приспособления помещают нас в ситуацию, где мы постоянно доступны в качестве объектов для коммуникации, и нам приходится непрерывно работать над тем, как контролировать свои социальные контакты.

Люди года: последствия жизни в стиле «Всегда на связи»

В сентябре 2006 года я оказалась в Чикаго. Я ехала на автобусе Чикагской транспортной компании по 55-й улице из аэропорта Мидуэй. Пассажиры на этом маршруте спокойствием обычно не отличаются, поэтому реклама мобильного оператора «US Cellular», наклеенная на кабинке водителя, выглядела особенно уместно: «Вы потратите 163 минуты на выслушивание всякой ерунды от соседей по автобусу, и ноль минут, если вам позвонит ваш друг и спасет вас». Действительно, мобильные телефоны служат средством коммуникации, и в то же время они являются удобным инструментом для отказа от нежелательного общения (как с другом, так и с незнакомцем).

Поколение «Я» входит в информационный век: личностные последствия

Мобильные телефоны могут издавать сигнал «посторонним вход воспрещен». Но в то же время современные средства связи облегчают наше превращение в социальных эксгибиционистов. Говоря словами журналиста Майкла Кинсли (Michael Kinsley),

«Есть в интернете что-то такое, что выявляет в каждом из нас монстра нашего Эго… В интернете всем не просто известно, что ты собака, но и какой ты породы, возраста, каковы твои предпочтения в отношении ошейников и какая твоя любимая собачья еда» [16].

Социальные сети – такие, как Twitter – позволяют пользователям размещать самые последние новости о том, чем они в данный момент занимаются, например: «Я только что ел овсянку на завтрак. Сейчас мою тарелку».

Журнал Time в номинации «Вы – Человек года-2006» провозгласил на обложке: «Вы контролируете информационный век. Добро пожаловать в Ваш мир» (1 января 2007 года). Time не отсылает к поколению «Я» 1980-х годов, а представляет нам типичные портреты пользователей, которых мы можем назвать «Лицами года». Такие пользователи информационных технологий не просто тратят много времени на чтение блогов и просмотр роликов на YouTube, они отрываются от реальности.

Каким образом наше неумолимое вмешательство в жизнь других людей (и их вмешательство в нашу жизнь) влияет на нас? Парадоксальным образом одним из трудноуловимых влияний является нарастающее ощущение одиночества. Полвека назад социолог Дэвид Рисман (David Riesman) отмечал изменения в характере американцев. Если раньше средний американец были сконцентрирован на себе, следуя общественным нормам, то сейчас в горожанах среднего класса растет то, что он назвал «быть как все» (подразумевая, что поведение людей формируется главным образом группой им подобных). В результате, утверждал Рисман, американец среднего класса (в 1950-е гг.) «остается одиноким в толпе, поскольку он никогда по-настоящему тесно не сближается с другими людьми и не подпускает их к себе» [35].

Представление Рисмана об одиноком в толпе человеке, окруженном другими людьми, но, тем не менее, изолированном от них, не утратило актуальности и десятилетия спустя. Радиобеседы долгое время служили противоядием от одиночества в Америке [1]. В эпоху блогов и социальных сетей мы не станем слушать радиобеседы, нам интереснее читать или просматривать личные страницы других пользователей.

Умение отличать плохое от хорошего и простое знание: когнитивные последствия

Если я украду плитку шоколада из близлежащего магазина, все согласятся, что я поступила плохо. Точно также, если я возьму одно из литературных сочинений Джоан Дидион (Joan Didion), подпишу своим именем и отправлю в журнал «Современная критика» меня, безусловно, обвинят в плагиате. А если я использую песню «Strawberry Fields» группы Beatles в качестве фоновой музыки в своем видео, размещенном на YouTube (без разрешения), или скачаю из интернета политическую карикатуру и напечатаю ее на футболках, которые затем продам, чтобы заработать денег на благотворительность (опять же, не спрашивая о том, надо ли платить авторские отчисления)?

Рассмотрим случай в бизнес-школе Дьюк Юниверсити. В конце апреля 2007 года обнаружилось, что примерно 10% студентов, завершающих обучение в 2008 году, списывали на домашнем заключительном экзамене. Это были кандидаты в магистры бизнеса в возрасте 29 лет, имеющие в среднем шестилетний опыт работы в крупных корпорациях. Получается, что студенты были мошенниками, или же здесь задействованы иные факторы? Журналист Business Week Мишель Конлин (Michelle Conlin) связывает эту проблему с определенной обстановкой: по ее словам, это «поколение, которое выросло в эпоху пиратского скачивания музыки с сайта Napster и смотрело нелегальные копии голливудских блокбастеров в комнатах своих общежитий. «Что вы имеете в виду? – могут они спросить – Разве мы не должны делиться?» [6, с. 42].

Да, Napster и пиратские фильмы были незаконными. Тем не менее, размышляет Конлин, обвиняемые могут ответить, что «совместная работа над домашним экзаменом – это вовсе не … обман, это постмодернистское обучение, стиль wiki»2

При переходе в когнитивную сферу многозадачность является самой серьезной проблемой для языковых и коммуникационных технологий. Исследования когнитивного эффекта многозадачности продолжают появляться, и новости из этой сферы отрезвляют. По крайней мере, в случае многих когнитивных задач мы просто не можем концентрироваться на двух действиях одновременно и выполнять каждое из них так, будто оно единственное. Группа исследователей из Центра интегративной и когнитивной нейробиологии имени Вандербильта использовала ядерно-магнитно-резонансный томограф для записи мозговой активности людей, выполняющих в различных условиях задания, связанные с активизацией умственной деятельности. В обоих случаях людей просили нажать на клавиатуре кнопку, соответствующую одному из восьми звуков, которые они слышат, и произнести гласный, соответствующий одному из восьми графических изображений. В первой группе задачи выполнялись практически одновременно, а во втором случае – поочередно. Выполнение второго задания происходило медленнее в тех случаях, когда обе задачи были представлены одновременно, чем когда они исполнялись поочередно. Авторы сделали вывод, что «нейронная сеть лобных долей мозга служит основным “узким местом” для обработки информации, резко ограничивая нашу способность к многозадачности» [7, с. 1109].

Иногда многозадачность тормозит нашу деятельность совсем незначительно. В Институте будущего мышления при Оксфордском университете (Oxford University’s Institute for the Future of the Mind) две группы людей (18-21 и 35-39 лет) попросили использовать простой код для перевода изображений в цифры. Каждой группе давалось 90 секунд на выполнение задания. 18-21-летние справились на 10% лучше старшей группы. Однако когда участников каждой из групп прерывали (телефонный звонок, смс, программы обмена мгновенными сообщениями), старшая группа сравнялась с младшей и по скорости, и по точности: «Более взрослые люди думают медленнее, но у них более подвижное мышление, поэтому они лучше могут отстраняться от помех и выбирать, на чем сосредоточить внимание» [22].

Многозадачность отвлекает внимание даже профессиональных компьютерщиков. Исследователи компании Microsoft проанализировали использование более 2000 рабочих часов своих сотрудников за компьютерами. Результаты анализа показали, что после небольшого перерыва в работе (электронное письмо или сообщение интернет-мессенджера) пользователей отвлекала возникшая помеха. Иногда они сами внезапно переключались на другие виды деятельности – такие, как ответ на письмо или просмотр спортивных сайтов в сети. Испытуемые тратили в среднем 10 минут на перерыв в работе, а затем еще 10-15 минут на возвращение к исходной задаче. В 27% случаев перерывов в работе пользователям требовалось более двух часов для возобновления первоначальной деятельности [15].

Многозадачность – это термин, чаще всего применяемый к попыткам выполнить несколько действий одновременно (или непосредственно друг за другом). Однако, по мнению Линды Стоун (Linda Stone), мы смещаем акцент на то, что она называет «частично-непрерывным» вниманием. Стоун придумала этот термин в 1998 году для описания «пост-многозадачного» поведения, характеризуемого нашим желанием быть «живым узлом» коммуникационной сети, что позволяет нам отслеживать, кто и что может оказаться в ее пределах и оптимизировать свои возможности3.

Частично-непрерывное внимание описано как способ превращения нашего мира «в бесконечную вечеринку, на которой вы постоянно оглядываетесь за свое виртуальное плечо в поисках более интересного партнера для диалога» [19]. Остальные находят больше сходства между эффектами многократного воздействия на наше внимание (за счет информационно-коммуникационных технологий) и синдромом дефицита внимания (СДВ). Специалист по синдрому дефицита внимания Эдвард Хэллоуэлл (Edward Hallowell) утверждает, что перепрыгивание внимания работников с одной задачи на другую напоминает некоторые симптомы СДВ (цит. по: [10]). Невролог Сьюзан Гринфилд (Susan Greenfield) полагает, что быстрое распространение компьютеров может помочь в прояснении резкого роста СДВ среди детей [14].

«Меня зовут Жюли»: социальные последствия

Мне потребовалось забронировать билет на поезд Вашингтон - Нью-Йорк. К тому же у меня возник вопрос по поводу условий возврата билетов, и я решила позвонить по бесплатному номеру железнодорожной компании «Amtrak» вместо поиска информации на их сайте. «Здравствуйте. Меня зовут Жюли», – произнес голос в трубке. Но, разумеется, это была никакая не Жюли и даже не Жюль. Это была система распознавания речи. Как правило, чтобы попасть в очередь к оператору, приходится два или три раза четко произнести слово «АГЕНТ!».

Социальное взаимодействие все чаще становится виртуальным. Обслуживание покупателей в Сети часто означает «живую переписку» с человеком, голос которого вы никогда не услышите. И даже если мы общаемся тет-а-тет, наши предполагаемые собеседники обычно продолжают вращаться на иных социальных орбитах. Банковские служащие или кассиры магазинов продолжают разговоры по мобильному телефону, принимая наши деньги. На Facebook студенты колледжей размещают виртуальные поздравления своих друзей с днем рождения и не хотят заморачиваться с реальным телефонным звонком. По словам одного из выпускников Гарварда, Facebook – это «способ поддерживать дружбу без особых усилий» [4].

Каковы социальные последствия способности манипулировать нашими взаимодействиями с другими людьми? Когда общение в Сети пребывало на ранних стадиях своего развития, некоторые социологи тревожились, что новые технологии могут сократить объем времени, который мы проводим друг с другом, сделать нас более одинокими – либо и то, и другое. М. Линне Маркус (M. Lynne Markus) в 1994 году писала, что люди в ее исследовании «сознательно выбирали электронную почту, когда хотели избежать неугодных социальных взаимодействий» [24, с. 119]. В конце 90-х годов Роберт Краут (Robert Kraut) и его коллеги из Университета Карнеги-Меллон предположили, что интернет вызывает чувство депрессии и одиночества [18]. По словам Нормана Ни (Norman Nie) из Стэнфорда, использование интернета на работе может не влиять на социальное взаимодействие, однако «использование интернета дома оказывает заметное негативное влияние на отношения, формирующиеся среди друзей или в кругу семьи» [29].

Продолжают бушевать споры о том, разрушает ли интернет (наряду с мобильными технологиями) нашу социальную структуру. Например, исследования Барри Веллмана (Barry Wellman) и его коллег из Университета Торонто демонстрируют, что интернет расширяет, а не замещает традиционное личное общение [41, 32]. Краут со временем изменил свою позицию, предложив участникам более позднего исследования «в целом ощутить положительное влияние от использования интернета на процесс коммуникации, социальную вовлеченность и благополучие». Однако он предупреждает, что «использование интернета предполагает более высокие результаты для экстравертов и людей с более широкой социальной поддержкой и менее высокие результаты для интровертов и людей с незначительной поддержкой» [17, с. 49].

Одним из критериев, используемых социологами для оценки социального взаимодействия, является число «прочных» и «слабых» связей человека. К прочным связям относятся основные отношения с людьми, перед которыми человек может раскрыться, на которых он может рассчитывать в случае необходимости, в присутствии которых он может расслабиться. Слабые связи являются приятельскими, более формальными. Они возникают между людьми, с которыми человек знаком в профессиональной или социальной сфере, к которым он может обратиться за информацией или с которыми может провести некоторое время. При этом они не входят в основной круг его общения. Проблема технологий заключается в том, могут ли новые средства коммуникации влиять на соотношение наших сильных и слабых связей.

В 1985 году в США стартовал проект «Всеобщее социальное исследование», призванный определить, как выглядят близкие друзья американцев, а также каково их число. В ходе повторного исследования почти 20 лет спустя ученые повторили вопросы по поводу прочных социальных связей [26]. Результаты оказались поразительными. За два десятилетия число людей, сообщивших, что им не с кем обсудить важные вопросы, почти утроилось. В целом среднее число близких друзей сократилось с трех до двух человек. Американцы все чаще вырастают замкнутыми людьми – подобное наблюдение было изложено Робертом Путнамом (Robert Putnam) в книге «Боулинг в одиночку», опубликованной в 2000 году [31]. Аналогичную тенденцию отмечал Дэвид Рисман пятнадцатью годами ранее. Почему так важно число тесных социальных связей? Помимо персонального удовольствия от обладания тесными связями или друзьями, прочные социальные связи помогают человеку выживать. В полутора десятках исследований демонстрируется взаимосвязь между тесным социальным взаимодействием и снижением смертности [8].

Организация Pew Internet & American Life Project непосредственно изучает вопросы использования интернета и число (а также прочность) социальных связей [2]. В докладе по данным, собранным в 2004 и 2005 годах, авторы отмечают, что «чем больше люди видят друг друга лично и общаются по телефону, тем чаще они используют интернет». При сравнении между пользователями интернета и людьми, которые им не пользуются, число прочных связей в обеих группах оказалось одинаковым. Однако число слабых связей среди интернет-пользователей было намного больше.

Современные данные в целом наводят на мысль, что компьютеры, объединенные в сеть, не сокращают число наших друзей и (в зависимости от исследования) объем времени, который мы проводим друг с другом. Тем не менее, многие продолжают высказывать опасения, что интернет и мобильные технологии усиливают ощущение одиночества в толпе, о чем писал Рисман. Вот что пишет внештатный журналист газеты New York Times Роберт Райт: (Robert Wright) «Двадцать лет назад я редко говорил по телефону больше чем с пятью собеседниками в день. Теперь же я зачастую отправляю электронные письма десяткам людей ежедневно. У меня так много друзей!.. Гм, а не напомните ли мне их имена?» Далее Райт продолжает: «Технический прогресс делает общество более эффективным и менее индивидуальным. У нас становится все больше поверхностных знакомств» [42].

Вероятно, с эти можно согласиться, хотя с методологической точки зрения становится проблематично отделить влияние технического прогресса от других воздействующих сил. Возможно, вместо того, чтобы машинально порицать прогресс, нам следует взглянуть на некоторые культурные особенности, лежащие в основе используемых нами подходов, или отвергнуть некоторые технологии.

Несколько лет назад Говард Рейнголд (Howard Rheingold) начал разрабатывать устройства, которые позволили бы ему быть «всегда на связи, всегда в доступе», и задался вопросом: «Что за человеком я стану в результате всех этих действий?» [33]. Поиск ответа на этот вопрос привел его в Ланкастер, штат Пенсильвания, где он провел ряд бесед с аманитами Аманиты (иногда – амиши / amish) – радикалы американской христианской конфессии менонитов, их более суровое течение. Отказываются от использования электричества, автомобилей и т.д., носят черную одежду. – Прим. ред..

Более ста лет назад аманиты решали вопрос о том, позволено ли членам их группы пользоваться телефонами [39]. Вопрос адаптации новых технологий является сложным. Сегодня аманиты пользуются одноразовыми пеленками, газовым грилем для барбекю и даже некоторыми устройствами с дизельными двигателями. Тем не менее, каждое новое устройство должны оценить епископы аманитов, ставя все под сомнение вопросом: «Сблизит ли нас эта вещь или же, напротив, разведет?» Машины с дизельным двигателем запрещается использовать в полевых работах, поскольку применение таких технологий может поставить под удар социальную связь семей, работающих вместе. На этом же основании запрещено иметь дома телефон. Вот что сообщил один из последователей аманитов, с которым общался Рейнголд: «К чему это может привести? Мы не хотим прерывать домашнее общение из-за разговоров по телефону. Нас беспокоит не просто использование конкретной технологии, а то, какими мы становимся людьми, применяя ее». Современные коммуникационные технологии служат не только средством возведения виртуальных стен, но и связывают нас друг с другом. Я не устаю поражаться разговорам по мобильным телефонам, которые порой слышу в нашем студенческом городке. «Где мне купить почтовую марку?» – спрашивает студент-второкурсник своего отца, который находится за тысячу миль от него. Студенты американских колледжей жалуются на своих «родителей-вертолетчиков», которые «зависают» над каждым решением чада и хотят быть в курсе всех его дел. Однако парадоксальным образом многие из этих студентов сами постоянно звонят родителям, чтобы посоветоваться или просто поздороваться. В 2005 году профессор психологии колледжа Мидлбери выяснил, что студенты младших курсов общаются по телефону с родителями в среднем более 10 раз в неделю. Студенты первые звонят родителям почти в половине случаев [12].

Имея сына-студента, я часто получаю от него звонки, электронные письма и сообщения с интернет-мессенджеров. Оглядываясь сейчас на времена своего обучения в колледже, я вспоминаю, что мысль об общении с семьей чаще раза в неделю казалась моим друзьям удивительной. Разве одной из целей отъезда в колледж не было решение начать собственную жизнь? Разве мы думали о том, где купить марки? Разве мы не совершали ошибок и не учились на них? Одним словом, мы росли.

Другим последствием жизни в мире интернета и мобильных телефонов является утрата нами ощущения пространства. Прежде, если вы звонили мне с городского телефона в Сан-Франциско, я знала, что вы находитесь в Калифорнии. Сегодня, когда я вижу телефонный код 415, высветившийся на экране моего телефона, это может быть мой помощник с младших курсов, прогуливающийся по университетскому городку в Вашингтоне. Как и у большинства студентов американских вузов, на коммутаторе его телефона отражается код города, в котором он сам (или его родители) заключили контракт на обслуживание телефона. Удивительно, но когда мои студенты оставляют мне голосовые сообщения с просьбой перезвонить им, они забывают о том, что для выполнения их просьбы мне необходимо совершить междугородный звонок (вместе с кодом вызова и счетом учебному отделу, если я воспользуюсь служебным телефоном).

Ситуация с электронной почтой сбивает с толку еще сильнее. Я получаю сообщение от заведующей кафедрой. Где она сейчас – на работе, дома, в поездке по миру? В адресе письма указано «american.edu», независимо от места ее действительного нахождения.

А так ли уж важно умение определять местонахождение наших собеседников? У анонимности есть свои плюсы, однако она может вызвать проблемы у получателя. Студент присылает мне электронное письмо: где он сейчас – в своей комнате в общежитии или уже дома на каникулах? Что мне делать – ответить на письмо сразу или повременить, поскольку отправитель теперь уже спит, находясь за семь часовых поясов от меня в Турции?

Главным последствием нашего постоянного нахождения на связи стало то, что можно назвать «отсутствием предвкушения». В прежние времена письма шли к адресату в течение многих месяцев. С нами так много всего могло случиться, прежде чем мы вновь встречались друг с другом – смерти, рождения, перемены в личной жизни. Люди хранили истории, которыми затем могли поделиться и вкладывали психологическую энергетику в ожидание следующей встречи. Встреча друг с другом означала не только физическое сближение, но и участие в обсуждении событий, которые произошли за время разлуки.

С появлением средств дальней связи, не говоря уже о сети скоростных дорог, скорых поездов и авиасообщения, мы проводим все меньше времени вдали друг от друга, как в физическом, так и в виртуальном смыслах. Фотографии новорожденных внуков пересылаются по интернету прежде, чем их мать вернется домой из роддома. Сын ежедневно звонит вам из школьной поездки в Италию (благодаря GSM-телефону и американской телефонной карте, которой вы его снабдили). По его возвращении вам уже не будет смысла спрашивать: «Ну, как все прошло?» Вы уже все слышали.

Постоянно находясь на связи, мы получаем возможность проживать моменты из жизни других людей. Отношения можно поддерживать с помощью беседы, а не ее краткого изложения. Отсутствие предвкушения для многих может вовсе не стать утратой. Однако, как и в случае разрушения нашего чувства пространства в процессе коммуникации, современные языковые технологии способствуют пересмотру нашего прежнего понимания того, что означает общаться с другим человеком.

Причины и принимаемые меры

Какая часть вины за персональные, когнитивные и социальные изменения, связанные с новыми языковыми средствами, может быть возложена непосредственно на технологии? Во многих случаях нам следует задаться вопросом: что началось раньше – технический прогресс или изменение общественных устоев?

Виноват интернет-мессенджер

Десять лет назад общественность была склонна обвинять интернет и мобильные технологии в подрыве нашего языкового и общественного устройства. В самом деле, коммуникационные технологии стремительно распространяются, соответственно, язык и общество подвергаются ощутимым изменениям. Между тем Дэвид Хьюм (David Hume) давно говорил нам, что постоянное совпадение не обязательно имеет причинную обусловленность. Следовательно, необходимо рассматривать изменения в языке и социальной структуре независимо от технического прогресса.

Джон МакХортер (John McWhorter) в своей работе «Поступаем по-своему» [27] полагает, что в последние десятилетия американцам недостает уважения к собственному языку. Угроза замены книг телевидением началась в те дни, когда компьютеры еще управлялись перфокартами, а людям (по крайней мере, в США) пока еще не позволялось иметь собственные телефоны.

В Америке подростки и молодежь давно нашли способы контролировать свое общение с другими людьми. Тинейджеры закрывались в своих комнатах от других членов семьи задолго до появления интернет-мессенджеров (в которых они могут заблокировать сообщения от матери) и мобильных телефонов (на которых они переводят звонки матери в режим голосовой почты). В Японии кейтай (мобильники) часто обвиняют в разрушении семейных связей. Однако количество времени, которое молодежь проводит дома, начало сокращаться еще 20 лет назад, то есть еще до появления кейтай [30, цит. по 25., с. 130]. Япония также испытывает сокращение числа прочных социальных связей, начиная с 70-х годов: «Здесь во всех поколениях снижается число людей, которым необходимы “полные” взаимоотношения с родственниками, соседями и коллегами по работе, и растет число людей, нуждающихся в “частичном” или “формальном” общении» [25, с. 137].

В Соединенных Штатах все больше людей пытается понять, почему американцы отдаляются от социальных функций в отношении друг друга. Компьютеры с выходом в интернет и мобильные телефоны не были главными виновниками этого, поскольку это явление предшествовало им. В 1991 году Кеннет Герген (Kenneth Gergen) утверждал в книге «Самонасыщение» [13], что целая группа факторов – лишь одним из которых была электронная почта – ведет нас к «постоянному расширению круга отношений», результатом чего служит снижение нашего индивидуального самоощущения. Джон Л. Локке (John L. Locke ) в книге «Оглушение общества» [21] в 1998 году утверждал, что люди общаются друг с другом все реже. И хотя некоторые причины этого явления имеют долгую историю (от урбанизации до распространения грамотности), в их числе оказались избыток информации, автоответчики, а также телевидение. Электронная почта также входит в этот список Локке, но занимает в нем последнее место.

И хотя технический прогресс вряд ли станет основной причиной нынешних языковых и социальных изменений, он наверняка стимулирует эти изменения. Гораздо проще не общаться с другими людьми, если у человека есть определитель номера, который при необходимости позволяет владельцу телефона видеть, кто ему звонит. Точно так же многие из нас более небрежны в своих электронных письмах, чем в печатных записках.

Не автомобили убивают людей на дорогах. Они созданы для того, чтобы ездить. Однако мы можем сократить количество ДТП и несчастных случаев, разработав более безопасные автомобили, установив ограничения скорости и пристегнув ремни безопасности. Точно так же современные коммуникационные технологии сами по себе не меняют язык и общество – это делают те, кто пользуется этими технологиями. Существуют ли какие-то механизмы, чтобы изменить правила их использования?

Радость неограниченности

19 апреля 2007 года, вторник, восемь вечера. Восемь миллионов пользователей смартфонов BlackBerry по всей Америке столкнулись с самым страшным кошмаром: система вышла из строя и не запускалась до утра. Жизнь без BlackBerry перешла в кризисный режим. Директор по продажам страховой компании пояснял: «Я бросил курить 28 лет назад, …и это оказалось проще, чем жизнь без моего BlackBerry». Заместитель ректора по общественной работе университетской больницы признался: «Я достиг состояния, когда я ощущаю вибрацию смартфона, даже когда его у меня с собой нет. …Это звучит не очень нормально, не правда ли?» [38].

Мне это напоминает случай, который произошел более 30 лет назад в Манхэттене, когда квартал из 300 домов остался без телефонной связи в результате пожара на крупной коммутаторной станции Нью-Йоркской телефонной компании. Два социолога, Алан Вурцель (Alan Wurtzel) и Колин Тернер (Colin Turner), изучали последствия пожара в 1975 году. Они задавали следующие вопросы: «Не вызвал ли неожиданный обрыв телефонной связи ощущения изоляции и тревожности у людей? Оценили ли они внезапную свободу от чужого вмешательства? Пользовались ли они другими каналами связи или увеличили число личных встреч?» [43, сс. 49-50].

Исследователи опросили 190 жителей аварийного квартала вскоре после завершения 23-дневной телефонной блокады. В результате они выяснили, что:



© Информационное общество, 2010, вып. 5, с. 18-29.