Если придерживаться научного определения, данного Ю. Нисневичем, то информационная политика – это совокупность управленческих решений и методов их реализации "для регулирования и совершенствования как непосредственно процессов информационного взаимодействия во всех сферах жизнедеятельности общества и государства, так и процессов (в широком смысле) технологического обеспечения такого взаимодействия" [1, С. 45].
История и современность делят информационную политику на ресурсо-технологическую и содержательно-информационную составляющие. В силу новых вызовов эпохи по формированию открытого информационного общества условно на первое место выходит технологическое обеспечение информационного взаимодействия, то есть ресурсо-технологическая сторона политики. Здесь главная линия – создание адекватных времени технических и технологических условий производства и потребления информации.
За последнее десятилетие все развитые страны приняли свои концепции и руководящие документы, сформулировали стратегию и тактику относительно наступления новой информационной эры развития мира. Ориентировочным для всех государств документом является Окинавская хартия глобального информационного общества. Страны, включая Россию, все это время принимают развивающие ее решения.
В другой составляющей – содержательно-информационной – главная линия информационной политики обозначена, прежде всего, понятиями свобода слова, свобода мысли, свобода печати. Характер и содержание определены Конституцией, рядом законов и, в самой большой степени, – Законом о СМИ.
Россия, начиная с "Концепции построения и развития российского информационного пространства и государственных информационных ресурсов" 1995 года, разрабатывает в этой области все новые руководящие документы. В 1998 году принят Федеральный Закон "Об информации, информатизации и защите информации"; в том же году Государственный комитет РФ по связи и информатизации утвердил "Концепцию формирования информационного общества в России", в 2000 году принята "Доктрина информационной безопасности", в 2002 – Федеральная целевая программа "Электронная Россия". Общие показатели затрат на сферу информатики постепенно растут: увеличивается парк ЭВМ, действует более 400 тыс. оригинальных обновляемых баз данных и т. д.
Российские темпы, тем не менее, не сравнимы с мировыми. По данным Института национальной безопасности и стратегических исследований, мировой рынок информационных технологий перевалил за 1 трлн. долларов в год; только одних программистов в мире 6 млн. человек, а вклад информационного сектора в ВВП развитых стран в ближайшие десятилетия достигнет двух пятых [2, С. 11].
Каковы сегодняшние позиции России в мировой технологической гонке? По доступности высшего образования Россия занимает 18-е место в мире, по доле расходов на НИОКР в национальном ВВП – 30-е, по числу компьютеров на тысячу населения – 38-е, по внедрению новых технологий – 45-е, по иностранным инвестициям в технологическую сферу – 59-е. Указывает на характер российского капитализма такой факт: государство финансирует 80% НИОКР, на Западе же более половины этого бремени несет частный капитал [2].
Информационная политика государства нацелена, в первую очередь, на решение задачи преодоления информационной бедности и информационного неравенства. В этом вопросе важна роль управления – федерального, регионального, муниципального. С поправкой на то, что грамотное управление не может, не должно позволять частной собственности развиваться хищнически, не воспроизводя ресурсы, не вкладывая инвестиции в развитие и науку, а именно это, к сожалению, является печальным фактом нашей жизни. России слишком много предстоит сделать, чтобы преодолеть неравномерность становления информационной инфраструктуры в регионах, выровнять степень использования информационно-коммуникативных технологий социальными группами. В сельской местности информационные технологии еще по-прежнему считаются экзотикой и их услуги практически недоступны рядовому жителю села. Наша литературная элита формулирует это так: "В столице двадцать первый век, на селе – восемнадцатый".
Движение информации само по себе не слишком направлено на технологический прорыв, хотя только благодаря такому прорыву могут быть рождены новые способы производства и передачи информации. Распоряжается этим движением, как мы уже сказали, ведущий принцип информационной политики Российского государства – свобода слова, свобода мысли, свобода печати.
И здесь мы подходим к некоему парадоксу. Если в области информационной инфраструктуры у нас существует очевидное отставание от международных стандартов, то в области обеспечения свободы слова мы снова чуть ли не "впереди планеты всей" со всеми вытекающими отсюда последствиями. Наши средства массовой информации вышли на простор такой свободы, что порой сметают всякие границы, особенно если вести речь об этических, культурных и других непрактичного свойства аспектах коммуникации.
Нельзя, разумеется, не признать, что российские СМИ за прошедшее десятилетие выросли в мощную и качественную информационную систему с большим количеством превосходных профессионалов, знатоков своего дела, оцениваемых высоко и профессиональной критикой, и массовым потребителем. Например, главный редактор журнала "Искусство кино" Д. Дондурей, говоря о Леониде Панферове, употреблял только высокий стиль – "выдающийся телевизионщик, потрясающий продюсер, блестящий стратег и политик" ("НГ", 14.02.03.). Американец Борис Йордан, заканчивая свою работу на НТВ, дал очень высокую оценку всем работникам канала. Высоких характеристик заслуживают многие и многие работники телевидения, радио, прессы и в центре, и в регионах.
Да, СМИ у нас чрезвычайно сильны. Но в некотором отношении их отрицательная энергетика стала представлять для общества весьма чувствительное неудобство. Отрицательные энергии российских СМИ не оригинальны, они присущи всем СМИ так называемого свободного мира. Но там они уже давно пристально исследуются зарубежными учеными. У нас лишь в последнее время появились фундаментальные исследования такого рода.
Не секрет, что везде и всюду критический анализ СМИ журналисты встречают в штыки, называя это покушением на свободу слова. Хотя на самом деле, как пишет известный российский философ Валерий Подорога, "по отношению к демократизации социальной жизни масс-медиа и ТВ кажутся очагом тотального информационного диктата" [3, С. 5]. Французский социолог Пьер Бурдье (его считают самым интересным мыслителем нашего времени), применивший в своей последней книге "О телевидении и журналистике" последовательно критический подход, предварил его такими словами: "Журналист – это несуществующее абстрактное понятие, которому в реальности соответствует множество журналистов" [4, С. 36], подчеркнув этим, что исследует именно мир журналистики, а не личности. Тем не менее, известно, что многие журналисты во Франции восприняли его выпады против СМИ очень лично [5, С. 43].
Понятно, что на любой критический анализ журналисты смогут едко ответить. Я вовсе не в осуждение говорю, что умные журналисты могут высмеять любого министра, политика и политическую партию, как и любого человека – на всем можно демонстрировать уровень своего профессионализма. Но когда, например, обозреватель "Независимой газеты" А. Е. Костюков говорит, что "Единая Россия" – "не такая партия, где, в кого ни ткни, либо Аристотель, либо Сперанский, либо Дэн Сяо-пин", а потому-де для пересмешника она сущий подарок ("НГ", 31.03.03), понимаешь силу СМИ, образно говоря, "всеми фибрами души". Попадаться им на крючок за то, что отрицательно выскажешься в их адрес, вовсе даже не хочется.
Но все же время пришло даже и самим СМИ себя анализировать, всерьез и глубоко. Не зря В. Подорога обратил внимание на то, что на ТВ нет передачи, "которая хоть в какой-то приемлемой форме была направлена на критику самого ТВ как общественного института". Видимо, учитывая такую реальность, В. Подорога, прежде чем выступить с критическим анализом СМИ, предуведомил читателя: "Буду осторожен, я могу сказать лишь ряд наблюдений, не суждение". А по поводу некоторых видимых обществу изъянов СМИ высказался вполне оправдательно для них. Например: "На ТВ вы можете встретить знаменитого адвоката, который не умеет говорить, или политика, который вполне мог бы подрабатывать чревовещанием. Не лучше лингвистическая судьба и медиа журналиста, за редкими исключениями, – косноязычие. Не говорить правильно, не писать правильно". А вывод? "Косноязычие не приговор, а вторжение времени в структуру речи, грамматика ускорения: быстро проговорить то, что должно войти в формат передачи или статьи… Если над текстом нет времени работать, то он должен быть так написан, чтобы его косноязычие стало преимуществом. Масс-медийное косноязычие – это стиль" [3, С. 1].
Позволим все же себе (но почти полностью опираясь на уже наработанный известными в мире и у нас учеными анализ, дабы не быть обвиненным в некомпетентной отсебятине) рассмотреть те характеристики СМИ, которые создают трудности не просто для восприятия их людьми, но и для функционирования общества.
Прежде всего, посмотрим, что стоит за тем, что средств массовой информации стало очень много.
Известный российский специалист в области информации М. А. Федотов, главный автор ныне действующего Закона о СМИ, используя данные Министерства Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и средств массовой коммуникации (МПТР России), представил в таблице динамику роста СМИ. Приведем часть этой таблицы.
Табл. 1. Количество общероссийских, региональных и местных печатных СМИ, зарегистрированных в 1996–2002 гг.
А из этого, в свою очередь, следует, что масштаб информационной продукции стал неподъемным для переработки разумом, даже и структурированным, институциональным.
Но оказывается, задачу овладения необозримой информацией облегчает то же, что одновременно выступает изъяном СМИ: круговорот информации строится на законах повтора, и мы в итоге везде слышим и читаем почти одно и то же. В выпусках новостей основных теле- и радиоканалов, в лучшем случае, меняется очередность подаваемой информации. Даже критические материалы в несколько иных вариациях идут одни и те же. Таким образом, получается, что конкуренция, призванная быть источником разнообразия, на деле становится фактором единообразия. "В редакциях масса времени уделяется разговорам о том, что "они" сделали, а мы нет", – пишет Бурдье [4, С. 39]. Наши журналисты признаются: "Вечная нехватка тем, за которой следуют мелькание одних и тех же лиц и обмусоливание одних и тех же вопросов" ("НГ", 14.02.03). "Нет даже намека на плюрализацию информационных каналов", – говорит В. Подорога.
Таким образом, то громадное количество СМИ, которое подавляет своей численностью человеческий разум, оказывается фактором сильного, но содержательно поверхностного и однообразного влияния.
Далее. Мы сегодня имеем дело с тем, что СМИ выстроились в иерархическую структуру.
На самом верху (обладает безусловным приоритетом) – телевидение. Оно охватывает практически всю территорию и все население. Ниже на ступенях иерархии стоят радио и пресса.
Прикованный к экрану телевидения человек воспринимает мир опосредованно, через воображение и чистую иллюзию. "Мы все больше и больше, – пишет П. Бурдье, – приближаемся к пространству, в котором социальный мир описывается и предписывается телевидением… Я действительно считаю, что телевидение с помощью различных механизмов… подвергает большой опасности самые различные сферы культурного производства: искусство, литературу, науку, философию, право, политическую жизнь и демократию…" [4, С. 35].
Власть, признавая первостатейный авторитет телевидения, ищет подходы к покорению именно его, а уж потом радио и прессы, и одновременно постоянно оказывается перед его судом, который в любую минуту может стать и правым, и неправым.
Сверхскорость медийных и информационных перемещений позволяет событиям развиваться мгновенно, безо всякой возможности передышки и осмысления.
О господстве визуальности, лишенной измерения глубины, довольно много писал еще Жан Бодрийяр, о неподвластности скоростной энергии масс-медиа человеческому разуму пишет Поль Вирилио в новой книге "Информационная бомба. Стратегия обмана" [7]. М.А. Федотов в фундаментальном исследовании "Право массовой информации в Российской Федерации" рассуждает о кризисе СМИ в том смысле, что они не позволяют (не дают времени) человеку оставаться самим собой и делать осмысленный выбор [6].
На негативную связь между спешкой и мыслительным процессом указывают многие исследователи. Более всего от этого страдает наука. Исследователи ввели даже термин "медиатизация науки". Журналисты и телеведущие, некомпетентные с точки зрения научных норм, решают сами, какие проблемы науки являются важными, а какие нет, кто может быть экспертом, кто "блестящий" ученый, а кто "устарел". Они все более вторгаются в гуманитарные исследования, предлагая свое видение тех или иных профессиональных проблем. Тележурналисты приглашают на свои передачи ученых, организуют дискуссии. Ученые и сами стремятся попасть на экран или на страницы газет. А что в итоге? Бурдье (настолько авторитетный ученый, что ему позволялось выступать по телевидению даже с пространными лекциями) о своем участии в теледебатах сказал, что они оставили у него тяжелые впечатления и ощущение бессилия ученого перед лицом телеведущего. Тем не менее, фигура ведущего, как считает Валерий Подорога, получила публичное признание. "Вот кто делает Историю" – говорит он. Но чуть позже сетует: "У нас нет поддерживаемого государством рынка идей, ведь ни власть, ни народ "не любят умников". Зато сохраняют странную любовь "к шутам и дуракам" [3, С. 5]. "По уровню понимания проблем ведущие намного уступают тем, кого они приглашают в студию, – справедливо считает А. Салуцкий, – высказаться по существу гостям удается очень редко, ведущий озабочен тем, как перебить выступающего, чтобы передать слово следующему… В итоге получается сплошная, порой до неприличия, скороговорка" ("ЛГ", 12–18 марта 2003 г.).
Этот скоростной характер СМИ фактически разрешает всем, кого они задевают, в том числе и власти, не придавать им какого-либо значения и одновременно лишает власть (и граждан) поддержки фундаментальным и профессиональным рассмотрением действительно важных и актуальных вопросов науки и жизни.
Современные СМИ слишком часто оказываются кривым зеркалом жизни.
На парламентских слушаниях в Государственной Думе Константин Эрнст сказал как бы во славу СМИ, что они – это "одновременно и зеркало, и действующее лицо идущего исторического процесса", но на самом деле он сформулировал две острейшие проблемы функционирования современных СМИ. Осмысление именно их в обществе вызывает в нем сегодня серьезное брожение из замеса возмущений и претензий. Претензии обращены к информационной политике власти на уровне всего государства, так как от этого зависит и политика, и поведение власти на местах.
Осевой компонент современной информационной политики – общество должно иметь возможность информированного выбора – с содержательно-информационной стороны выражается в политике идеологического плюрализма и политического многообразия. В связи с этим зеркало, которому положено совершенно однозначно отражать любой образ, в случае СМИ работает в режиме отнюдь не однозначного отражения действительности. Считается, что это и есть великое завоевание свободы.
Действительно ценно, когда одно и то же событие рассматривается с разных ракурсов, когда сообщаются разные точки зрения на него. Но только тогда ценно, когда:
Таким образом, имеется доступ к широчайшим потокам информации, но мы не можем сказать, что эти широчайшие потоки и есть вся полнота неискаженной информации.
В одном респектабельном магазине всюду поставили зеркала, в которых люди выглядели тоньше, чем на самом деле. Прибыль этого магазина тотчас пошла вверх. Какое-то время покупатели не могли разобраться, в чем дело. Когда они приходили домой, то оказывалось, что купленная вещь выглядит на них отнюдь не так хорошо, как это было в магазине.
Подобное происходит и со СМИ, но это лишь слабое подобие, в СМИ все гораздо серьезнее. Серьезнее по воздействию, хотя философ В. Подорога, ссылаясь на идеи Клода Леви-Стросса и Абраама Моля, говорит, что СМИ – это не зеркало, даже не "королевство кривых зеркал", это скорее калейдоскоп или мозаика… Информационные потоки, преобразуясь друг в друга, создают многомерную, глубокую картинку". Но в том-то и дело, что глубины и правды явно недостает.
СМИ по своему усмотрению изменяют не только восприятие реальности, но и саму реальность, присваивая себе полномочия власти и народа.
Остановимся в связи с этим на второй половине фразы Константина Эрнста: "СМИ есть действующее лицо исторического процесса". С приходом перестройки наши СМИ стали воспринимать себя не просто действующим лицом или, как положено, четвертой властью, но демиургом исторического процесса, демонстрируя при этом необъятные претензии на тотальное управление обществом. Запад это уже пережил и переосмыслил в многочисленных исследованиях, научившись как-то демпфировать слишком сильные претензии СМИ на власть. Ненасильственность информирования, ненавязывание через системы информирования точек зрения, образцов поведения и т. п. – у нас это не только не достигнуто, а все более общество утверждают во мнении, что наступила "эпоха диктатуры СМИ", о СМИ говорят не иначе, как добавляя словечко "империя".
Журналисты (вспомним снова Бурдье), "движимые своими предрассудками, категориями восприятия, оценки и подсознательными ожиданиями, могут вызвать эффект реальности и изменить эту реальность, эффект… чьи последствия могут быть катастрофическими" [4, С. 35].
Тем, кто видит в такой оценке излишнюю гиперболизацию, стоит напомнить несколько очевидных фактов. Взять хотя бы распад СССР или процесс крушения Примакова. В случае с Примаковым деятельность СМИ заслужила резко отрицательную оценку: буквально за несколько часов неприличной работы телевидения был уничтожен высочайший рейтинг этого политического деятеля.
А наша новая революция? "Советско-коммунистическая цивилизация на наших глазах была сметена восстанием журналистов", – говорит Ю. Поляков. Можно, конечно, добавить: и восстанием ученых и самих партийных функционеров. Но СМИ пошли дальше всех. Невозможно забыть, как давили СМИ на сознание граждан, доказывая необходимость распада СССР, как референдум 17 марта 1991 года, отразивший, несмотря на их давление, желание людей жить по-прежнему в своей большой стране – СССР, преподносился в ведущих и малоизвестных СМИ в виде совкового недомыслия. Идея распада СССР превратилась в господствующую идеологию поздней перестройки. Всякая информация, вызывавшая вопросы к этой господствующей идеологии, беспардонно подавлялась. Все непредвзятые социологические опросы, в которых люди по-прежнему выражали верность СССР, замалчивались. Эти данные не получали даже крохотного места в информационном пространстве страны. Шло однобокое информирование из Центра и союзных республик о всеобщем волеизъявлении к суверенитетам, что затем и реализовывалось с помощью тех же СМИ. В союзных республиках под их воздействием даже русскоязычное население проголосовало "за нашу и вашу свободу", тут же превратившись в неграждан. Слова же "СССР" и "патриотизм" надолго стали кодификацией неприличной темы, затрагивать которую никому не дозволено, кроме тех, кому удавалось облить грязью некогда сильное государство под названием СССР.
Интересно сегодня вдруг прочитать следующее: в ответ на вопрос Дэвида Фроста, хотелось ли Путину быть похожим на Джеймса Бонда, он ответил: "Вы знаете, у нас есть свои герои, и они не театральные, так что Джеймсом Бондом мне никогда не хотелось быть". И далее: "В Советском Союзе, прежде всего, пропагандировались не внешние эффекты, а воспитывалось чувство патриотизма, любви к Родине, к Отечеству" [8, С. 15]. Вот оказывается как.
Пора бы на высшем государственном уровне решить, как задать потокам информации более или менее однозначный вектор "исторического поведения", хотя бы по отношению к вопросу об СССР и его распаде. В этом вопросе по-прежнему царит не просто плюрализм, а идеологическая вкусовщина. А поскольку народ в целом никогда не соглашался с тем, что распад СССР – мудрое дело, он делает выводы о власти, из которых главных два:
В целях социологического анализа СМИ Патрик Шампань ввел термин "двойная зависимость" [6, С. 212]. СМИ испытывают разнонаправленные воздействия. С одной стороны, СМИ получают все большую власть в обществе, с другой – они попадают под непрерывно растущее влияние и контроль экономики и политики (политиков). Достаточно упомянуть заказные статьи, войны компромата, давление со стороны владельцев и спонсоров. Высокие профессиональные требования и признание в среде образованной публики и самих журналистов (символический капитал) противостоят требованиям рынка с его стремлением к прибыли любой ценой (экономический капитал) [9, С. 212].
Поскольку у нас, правомерно резюмирует М. А. Федотов, "и рынок, и демократия неполноценные, ущербные, извращенные, далекие от мировых стандартов, постольку и производимые реформы нередко имеют результаты, прямо противоположные желаемым. Так, законодательный запрет государственного монополизма и сопряженных с ним диктата и цензуры в сфере СМИ привел к построению советско-либеральной модели взаимоотношений власти со СМИ, отличающейся от классической тем, что невмешательство государства в дела прессы трансформируется в безразличие, независимые СМИ – в инструмент политического влияния финансово-промышленных групп, а информирование – либо в целенаправленное манипулирование общественным сознанием, либо в тривиальное замусоривание информационной среды" [6, С. 16].
Литературные таланты и другие известные личности пишут об этом еще более выразительно: "Наша пресса, потряся своим свободолюбием одну шестую часть суши и поспособствовав ее уменьшению до одной седьмой, потом вдруг куртизанисто расселась по коленям олигархов, вполне удовольствовавшись ролью относительно благополучной части обманутого и обобранного общества" (Юрий Поляков, главный редактор "Литературной газеты").
"Современная пресса… совсем ничего не рассказывает о человеке, нашем современнике. Такое ощущение, что газеты живут сами по себе… Информативно однообразная масса сообщений не о главном, во что погружают читателя… Общество не является главной опорой средств массовой информации в России…" (Олег Павлов, лауреат Букеровской премии 2002 года).
"Сегодня, читая ту или иную газету, приходится постоянно иметь в виду, кому она принадлежит, какие финансово-промышленные группы за ней стоят. И информация воспринимается уже через призму этих данных… Неинтересно читать "адаптированную" правду"… (В. Понедельник).
"Журналистика редко бывает добра, чаще она равнодушна или даже безжалостна" (Никита Высоцкий, сын Владимира Высоцкого, директор его музея).
Все цитаты взяты из "Литературной газеты", 15–21 января 2003 г.
Современные СМИ чуть ли не всю свою популярность строят на подаче яркого негатива, воспринимая позитив как невыигрышный материал.
В самой большой степени именно по этой причине при всепоглощающем главенстве СМИ в нашей жизни резко обозначила себя проблема низкой действенности СМИ в решении любых проблем – и очень серьезных, и менее серьезных. Весь мощный механизм СМИ неустанно выискивает, мягко говоря, недостатки нашей жизни (а если жестко, то – всю ее грязь) и в освещении их не просто апеллирует к власти, но оценивает ее и нередко обвиняет.
Этих материалов такое обилие, что современная власть (т. е. органы власти на всех уровнях) оказывается не в состоянии реагировать на все, даже если имеет такое намерение. К тому же вслед за Б. Н. Ельциным стало нормой на негативный анализ не реагировать. Если же как-то не особенно доказательно задет чин, то он судится с журналистами и изданиями. Губернаторы и мэры активно возбуждают уголовные дела против местных журналистов; порой на местах закрываются газеты, радиостанции, интернет-сайты и телекомпании.
Известная журналистка Юлия Калинина ("МК") отдельную статью посвятила тому, что в наше время нет никакой надежды воздействовать с помощью газеты на ответственных руководителей, лиц, стоящих у власти, на чиновников. Они не только не реагируют на выступления газеты, а умудрились создать такую атмосферу всеобщего страха, что люди боятся обращаться в газету и боятся публикации журналиста, решившего их защитить. Власть, по ее мнению, видит в прессе своего врага, которого надо обезвредить – "…разрабатывается новый закон о СМИ. О том, чтобы разработать новый закон для чиновников, обязывающий их реагировать на всякое выступление прессы и разбирать на соответствующем уровне вопиющие проколы – речи нет" ("МК", 30.11.02).
Не менее известная Ирина Ясина – сначала экономический журналист и эксперт, затем директор департамента общественных связей Центрального банка, работая некоторое время на "Эхо Москвы", выдала там резкий материал о Смоленском, о том, как он "пилил" стабилизационный кредит Центрального банка. "После выхода в эфир моего материала сидела и ждала, когда же будет скандал… Ничего!" Безразличие власти к безобразиям, которые творятся в обществе, хоть тихо о них говори, хоть криком кричи, подвинуло ее заявить: "Я никогда бы больше не пошла работать во власть. Там компромисс обязателен…" ("НГ", 22.11.02).
По всей видимости, нужно, чтобы исполнительная власть на любых уровнях формировала собственные службы "слежения" за критической информацией с целью устранения, по образному выражению Калининой, "вопиющих проколов". И нужно, чтобы в такое положение ее поставило законодательное уложение.
Но при этом следует сказать, что имеет место эффект бумеранга. Посылая в мир скоростную конвейерную информацию, особенно нажимая на педали конвейера негативной информации, СМИ получили ее в качестве никем не освоенного возврата. Сформировав же на этой основе "пофигистское сознание власти" и "тотально пофигистское сознание населения", журналисты оказались в одиночестве. К ним раньше апеллировали как к спасителям, а теперь самих при случае спасать некому. Пример НТВ весьма убедителен.
Есть ведь некоторые цифровые законы. Когда масс-медиа всю свою популярность строят на подаче яркого негатива, т. е. почти сплошь одного негатива, то уже по одной только причине работы "негативного конвейера" рассчитывать на конструктивную реакцию власти практически не приходится. Соотношение позитива и негатива все-таки должно соблюдаться в пользу первого. Чтобы власть могла реагировать на сигналы СМИ о серьезных недостатках в своей деятельности, эти сигналы:
Когда у людей складывается впечатление, что они живут в стране, где в настоящее время есть что-то хорошее и есть немало плохого, которое искореняется, да еще и с помощью журналистов, тогда и журналистам легче работать. Сейчас – это какой-то хаотичный космос воплей и рыданий, оказывающихся в итоге "гласом вопиющего в пустыне".
Пересмешники-журналисты пока только смеются над требованием приоритета позитива. Они считают, что их талант не должен себя уродовать, совершая добровольное над собой насилие, выступая в печати, например, подобным образом: "Упал и разбился истребитель "СУ-35". Безумно дорогая машина, которых у нас – по пальцам сосчитать. Такая, как эта, может вообще всего одна. Но ведь летчик-то спасся, верно? Катапультировался, зацепился за дерево, висел недолго, его быстро спасли. Что здесь позитивного? Что может оказаться полезным для страны? Конечно, катапультирующееся кресло. Работает, как видно, превосходно, и после этого случая какие-то страны у нас наверняка захотят его купить. Реклама в действии – лучший двигатель торговли…" ("МК", 21.12. 02).
Да, очень это сложная проблема – при большом негативе жизни показывать в СМИ лидирующими ее позитивные моменты. Журналисты не хотят, власть пытается. Порой это получается довольно анекдотично. Тут Калинина права:
"Вот Вы, кстати, знаете, – продолжает она, – что у нас экономика развивается гораздо быстрее, чем в Финляндии? У нас рост – четыре процента в год, а у них – четыре десятых процента… В Финляндии застой, а у нас подъем, ну и скажите, где лучше жить? Не знаете? А вот министр экономики знает, потому что черпает информацию не из досужих домыслов, а из объективных данных: лучше у нас, потому что подъем всегда лучше застоя".
Но ведь факт и то, что позитив воспринимается журналистами сплошь и рядом как невыигрышный материал, поскольку он – не сенсация.
Берем одну статью в "МК", описывающую дедовщину, как полагается, в ярких красках и жестких оценках. И в ней же мы вдруг с удивлением обнаруживаем такие строки: "Более 90% воинских коллективов живут без дедовщины, а в 80% частей вообще не знают, что такое преступление" ("МК", 11.01.2003.). Всего несколько строчек. Их и не увидишь. А разве они не сенсация? Но почему-то журналистам об этом писать не хочется. То ли дело безответственно, но на постоянной основе, расписывать то, что кроваво, боевик, преступление, представляя армию скопищем темных, неразвитых, жестоких сил из фельдфебелей и "дедов", вовсе не заботясь о своем участии в искоренении негатива.
Автор статьи В. Гаврилов говорит, что "минусы", хоть и в меньшинстве, здорово портят картину армейского благоденствия. Это так. Но журналисты даже об этом говорят так, что и самой маленькой мысли не возникает о том, что в нашей армии может быть благоденствие. Даже эту необходимую работу журналистов берет на себя Президент. Это не гражданские журналисты, а В. В. Путин заявлял не раз, что настоящему мужчине очень полезно послужить в армии, побывать на сборах, "понюхать пороха". Ни от кого из публичных лиц этого не услышишь. Но стоит спросить призывника, солдата срочной службы или офицера, для чего служат в армии – ответ будет один: чтобы стать настоящим мужчиной. "Российские вооруженные силы, – пишет Б. Давыдов, – это, кроме всего прочего, еще и гигантский "храм", предназначенный для проведения ритуала инициации в массовом порядке" [10, С. 19].
Все-таки мы имеем право требовать от сообщества журналистов уважительного отношения к армии страны. Не подобострастного и лакирующего действительность, а именно уважительного.
Таким образом, есть, с одной стороны, совершенно правомерная направленность информационной политики на свободу слова, а, с другой стороны, столь же реально существует злоупотребление этой свободой в пользу определенных сил, вовсе даже непопулярных в стране, что позволяет людям делать вывод об отсутствии у государства какой-либо информационной политики. Это первое. А второе – направленность политики на безбрежную свободу слова является прямым и косвенным информированием населения о самих органах власти, об их неспособности управлять.
Если раньше, отмечают аналитики, антиСМИитизмом болели преимущественно депутаты от оппозиции, то сегодня эпидемия охватила широкие слои населения. По данным опросов общественного мнения в 2000–2001 годах, сообщениям СМИ доверяют 35% опрошенных, причем в наибольшей степени доверяют общероссийским телеканалам (49%), значительно опережающим по этому показателю центральную периодику (11%), местное телевидение (9%), общероссийские радиостанции (7%). Всему остальному доверяют еще меньше [11, С. 444–445]. Не удивительно, что 57% россиян выступают за введение цензуры.
В связи с этим актуализируется вопрос о понимании информационной политики как регулирования процессом. Речь не идет об узурпации властью права на информацию. Но регулирование совершенно точно должно быть. При самотеке как раз и происходит узурпация информации какими-то интересами, каким-то из мировоззрений, олигархическим капиталом и даже теневыми структурами.
Не вводя снова цензуру, не сооружая фундаментальных законодательных ограничений свободы слова, власть должна, по крайней мере, с помощью ученых постоянно анализировать деятельность СМИ, грамотно высказывая претензии. И настраивать СМИ на преодоление неприемлемых для общества особенностей и свойств.
СМИ должны сами преодолеть свои изъяны, так как ни прямое вмешательство власти (типа цензуры), ни законодательное устрожение делу не помогут. И СМИ все смогут преодолеть. К примеру, научное мышление всегда имело если не приоритеты, то достойное место на страницах газет. Особенно некоторых. Так, "старая" (Третьяковская) "НГ" в своих приложениях давала науке широкий простор. С уходом Третьякова эта традиция оборвалась (частично перетекла в "ЛГ"), но в настоящее время восстанавливается. Начинаем снова читать в ней большие и глубокие статьи известных философов, политологов, экономистов, социологов… А профессору философии В. Подороге "НГ" предоставила в марте текущего года большое газетное пространство для критического анализа СМИ. На сегодняшнем "НТВ" по воскресеньям Савик Шустер корректно ведет пространные беседы с компетентными людьми, никогда не перетягивая на себя одеяло… Обнадеживающие подвижки.
Литература
1. Нисневич Ю. А. Информационная политика России: проблемы и перспективы / Ю. А. Нисневич. – М.: Мысль, 2000.
2. Право и информатизация общества. – М.: ИНИОН РАН, 2002.
3. Подорога В. Грамматика ускорения / В. Подорога. – М.: Независимая газета, 13.03.03.
4. Бурдье П. О телевидении и журналистике / П. Бурдье. – М.: Прагматика культуры, 2002.
5. Ознобкина Е. Право на вход и обязанность выйти. Бурдье об отношениях между СМИ и личностью / Е. Ознобкина. – М.: Новое время, 2003. – № 5.
6. Федотов М. А. Право массовой информации в Российской Федерации / М. А. Федотов. – М.: Международные отношения, 2002.
7. Верилио П. Информационая бомба. Стратегия обмана / П. Верилио. – М.: Социо-Логос, 2002.
8. Социокультурные конфликты и процессы в современном информационном обществе: Материалы конф. Ч.1 / Международная научная конференция "Ломоносов 2002", М., апрель 2002. – М.: Макс Пресс, 2002.
9. Шампань П. "Делать мнение": новая политическая игра / П. Шампань. – М.: Социо-Логос, 1997.
10. Использование виртуально-мифологического сознания избирателя в политической риторике Владимира Путина на президентских выборах в марте 2000 г. / Б. Давыдов // Социокультурные конфликты и процессы в современном информационном обществе: Материалы конф. Ч.1. / Международная научная конференция "Ломоносов 2002", М., апрель 2002. – М.: Макс Пресс, 2002.
11. Общественное мнение России. Отчет о результатах исследования группы Monitoring.Ru в 2000–2001 гг. / Под ред. А. В. Милехина и Н. П. Попова. – М., 2001.
© Информационное общество, 2002, вып. 1, сc. 43-49.