Итак, я внимательно слушал предыдущие выступления. Многих докладчиков я давно и хорошо знаю – с кем-то мне доводилось спорить, для кого-то я давний союзник. Мне было очень интересно прослушать выступления тех, кого я раньше не знал, особенно представителей других стран СНГ. Выступления сегодня были разнообразными и затрагивали достаточно широкий круг вопросов – от общефилософских до технологических. Однако некоторые тезисы сегодняшних выступлений меня насторожили. Не буду называть конкретных ораторов, но несколько раз повторялись слова об управлении обществом, хотя, на мой взгляд, если мы говорим о постиндустриальном информационном обществе, речь должна идти об управлении со стороны общества другими структурами общественной жизни, в частности, государством. К сожалению, мы настолько привыкли к государству как субъекту общественных отношений, стоящему вне общества, что забыли о том, что первично общество, что именно оно создало государство, а не наоборот. За привычными лозунгами часто забывается, что демократия – это механизм, с помощью которого общество управляет государством, а не государство – обществом. Государство же в идеале – это просто инструмент выполнения потребностей общества.

Поэтому, например, можно много говорить о хорошем управлении (good governance), противопоставляя его другим формам управления (governance). Впрочем, на практике управление редко бывает хорошим (good). Но, говоря об информационном обществе, надо было бы противопоставлять методы управления обществом (governance) методам саморегулирования общества (self regulation) или, наоборот, методы саморегулирования противопоставлять методам управления. Потому что информационно-коммуникационные технологии, вообще говоря, дают возможность реализации прямой демократии – именно в этом их социальная уникальность и значимость. А в условиях прямой демократии становятся не совсем понятными функции государства. Возникает сразу целый ряд весьма сложных и спорных вопросов. Например, сейчас принято говорить о государственных, национальных, общенациональных проектах. Но что такое общенациональный проект в глобальном мире? Информационное общество глобально по определению, и в нем совсем не очевидны такие понятия как национальное или государственное. Например, я с большим уважением отношусь к деятельности, которая ведется в Москве, сам являюсь членом экспертного совета Московской городской Думы по информационному обществу, принимал участие в выработке упоминавшихся сегодня документов. Но когда я слышу об информационном обществе в Москве, у меня каждый раз возникает мысль о построении коммунизма в одной отдельно взятой деревне – именно в деревне, а не в отдельно взятой стране или городе. Потому что информационное общество города Москвы – это такой же нонсенс, как информационное общество какой-нибудь неведомой деревни.

Информационное общество глобально по определению. И мы не просто к нему движемся, как сейчас принято говорить, мы в нем уже живем. Хотя далеко не всегда осознаем, что это реально означает и какие происходят изменения по сравнению с совсем недавним прошлым. Например, при анализе международного опыта последних лет возникает ощущение, что стремительно происходит кардинальное изменение возможностей национальных государств. А именно – исчезает основная монополия государства, монополия на насилие. Традиционно считается, что государство – это единственный субъект общественной жизни, обладающий монополией на насилие. И именно эта монополия в глобальном информационном обществе исчезает – это видно на многих примерах. Причем исчезает она не за счет появления других субъектов, позволяющих себе проявлять насилие. Она исчезает за счет того, что насилие конкретного государства становится нетерпимым для всего (или значительной части) мирового сообщества. Мы сталкивались с этим несколько раз за последние годы, мы наверняка будем сталкиваться с этим и дальше. Следствием таких изменений может оказаться, например, невозможность тоталитаризма в глобальном информационном обществе. А может оказаться и совсем наоборот – результатом перемен станет установление глобального тоталитаризма с единым (но географически распределенным) центром.

Так что же сейчас происходит? Цивилизационный конфликт. Культурный конфликт. Конфликт между укладами общественной жизни. Приведу еще один пример. В последнее время очень много говорят о партнерстве между государственным и частным сектором (public-private partnership). Третьей составляющей такого партнерства является участие негосударственных организаций, организаций гражданского общества. При этом феномен популярности понятия public-private partnership возник относительно недавно. Исторически государство никогда не страдало излишним желанием вовлекать частный сектор в свои инициативы. Государство предпочитало регулировать, устанавливать правила игры, проявлять свое насилие, в том числе не только по отношению к гражданам, но и по отношению к представителям экономической жизни, собственно частному сектору. Почему вдруг возникла и стала популярной концепция партнерства? Мне кажется, что разговоры о public-private partnership начались в тот момент, когда государства (в самом широком смысле) осознали, что они теряют контроль над развитием глобальных общественных процессов. Когда они осознали, что процессы, происходящие в мире, становятся неуправляемыми на уровне государства или традиционных межгосударственных организаций. Похоже, что в условиях рыночного кризиса последних двух лет это потеряло такую актуальность, но в конце 90-х годов прошлого века складывалось впечатление, что вот-вот возникнет ситуация, когда правила игры будут устанавливать распределенные организации, для которых географическая принадлежность уже не принципиальна. И в данном случае я не имею в виду транснациональные корпорации. Я имею в виду, в первую очередь, некие клубы по интересам, существующие в глобальном информационном пространстве, сетевые организации, которые, как мы сегодня уже хорошо знаем, могут выполнять конструктивные, просветительские, объединяющие функции, а могут нести и страшный деструктивный потенциал.

Традиционное понятие гражданства в глобальном информационном обществе размывается. Можно быть гражданином конкретного государства и не в меньшей степени ощущать себя гражданином того или иного надгосударственного образования – в рамках гражданского общества, бизнеса и т.д. К несчастью, и в рамках международной террористической организации – тоже.

Так в чем же все-таки заключаются приоритеты реализации стратегии (программы) перехода к информационному обществу? К сожалению, в сегодняшних выступлениях я ответа на этот вопрос не услышал.

На самом первом собрании G8 DOT Force в Токио, которое прошло после подписания Окинавской хартии глобального информационного общества, представители бизнеса, входящие в DOT Force, выработали общую позицию, которая с тех пор не изменилась. Эта позиция очень проста – информационное неравенство (digital divide) не является фундаментальным неравенством. Фундаментальное неравенство – это социальное, экономическое и культурное неравенство. Информационное неравенство – это лишь следствие этих фундаментальных неравенств. И значит, приоритетами для реализации стратегии перехода к информационному обществу должны стать приоритеты борьбы с фундаментальным неравенством. В том числе, и не в последнюю очередь, задачи просветительства для цивилизационно-культурной унификации.

Как мне кажется, самое важное, что сегодня прозвучало – это парадигма монастырей. Приводился пример армянских монастырей, использовавшихся как механизм внедрения общего алфавита, общего языка и общей культуры в раздробленной стране. Но по той же модели развивалась и Европа – монастыри в средневековой Европе сыграли огромную роль в культурной унификации, обеспечив заодно цивилизационную преемственность через века варварства. Именно парадигма монастырей, на мой взгляд, – вот самое главное, о чем сегодня стоит думать и говорить. Наше партнерство, международные сети развития и так далее – это все монастыри в глобальном виртуальном мире, которые несут общую идею, общую культурную концепцию существования (и выживания) всего человечества. И если сеть виртуальных монастырей не будет развиваться, если культурная унификация не будет поддерживаться всеми участниками процесса, то нас ждут очевидные последствия цивилизационного конфликта, которые уже прекрасно проявились в событиях начала 21 века.

Для меня абсолютно ясно, что даже в условиях серьезной продвинутости в области гармонизации общественных отношений и структурирования гражданских сообществ вряд ли осуществится такой рост реального самоуправления, когда государство уйдет из каких-либо областей, где оно сегодня чувствует себя монополистом. Уверен, что этого не произойдет, даже если мы построим информационное общество. И дело не в том, что я представляю правительство и государство. Просто есть пределы виртуализации, информатизации человеческих отношений. Люди – не ангелы. И в их отношениях всегда будет оставаться значительное количество проблем в силу разного воспитания, образования, различных культурных традиций, вероисповедания и т.п. Поэтому люди все равно будут не просто оставлять в вопросах регулирования своих отношений "место для государства", а очень активно использовать данный инструмент управления. Конечно, вопрос о том, какое это будет государство, какая власть, все равно будет стоять на повестке дня, но это будет уже второй вопрос.

Что касается примера прямой демократии – мы знаем, что любая прямая демократия приводит к так называемой охлократии – власти толпы, черни. По этому поводу я хочу напомнить слова Н.А. Бердяева о том, что уж лучше насилие со стороны государства, чем насилие со стороны неуправляемой толпы, массы. Насилие понимается в том плане, что государство действительно обладает функциями администрирования, принуждения. Но, во всяком случае, оно легитимно в рамках общественного договора. Поэтому, повторяю, пусть лучше государство имеет такие полномочия, нежели виртуальная толпа "размажет" нас там, в Сети. Думаю, все понимают, о чем речь идет.

Представим, что надо голосовать. Конечно, информационные технологии – "да", информационное общество – "да", все электронное – "да". Однако в этом вопросе не должно быть фанатизма. Мы все понимаем, что человек, его жизнь не формализуются, это более высокие субстанции. Разумеется, что-то можно опосредовать через сети, коммуникационные технологии, программные и технологические интерфейсы и массу прочих технических новшеств. В условиях глобализации, когда действительно формируются глобальные транснациональные сообщества людей – комьюнити, такое опосредование уже происходит.

Однако есть вещи, через которые индивидуум не может перешагнуть. Современный человек может сменить гражданство, вероисповедание, может даже сменить пол. Но этнокультурная принадлежность, которая запрятана глубоко в генах, останется у него неизменной.

И проблема сохранения культурной идентичности в условиях глобальной унификации и стандартизации, распространения массовых стандартных, уравненных культурных образцов – на самом деле очень серьезная проблема. И я думаю, что как бы иронично не относились многие к проектам национальных сегментов сети Интернет или локальных информационных обществ, – это объективная вещь, которая послужит площадкой для нахождения компромисса в данной сфере.

Современный человек должен сам для себя определить, в какой степени он имеет глобальную размерность, то есть приобретает культурные качества глобального человека. При этом он обязательно оставит что-то, что однозначно (субъективно) определяет его принадлежность к конкретной нации. Это очень важный момент.

В этой связи я считаю, что создание национального контента станет той площадкой, которая позволит сохранить в условиях глобализации, глобальных информационных сред национальную самобытность.

В философских работах Н.А. Бердяева есть любопытная терминология: когда он размышлял о менталитете российского народа, то говорил "соборность", "общинность". Сегодня появился очень хороший термин– комьюнитарность, напоминающий комьюнити. По моему глубокому убеждению, российский народ в состоянии существовать в условиях комьюнити – как национальных, так и глобальных. Уверен, что это будет сектор в глобальном информационном пространстве, который можно будет назвать национальным российским или русским гипертекстом в самом широком смысле этого слова.

Конечно, роль государства в этом плане очень велика и не нужно ее недооценивать. А вот уходить либо не уходить государству из каких-то сфер – это будет, конечно, решать каждая страна самостоятельно. Вопрос очень серьезный, поэтому государству приходится переосмысливать свою позицию, определять, что необходимо делать.

По поводу "Целей Тысячелетия". Хочется напомнить, что хотя с ними в общем порядке согласились практически все страны, тем не менее каждая страна самостоятельно определяет, какие цели ей поставить, насколько увеличить доступ к информации (или к воде – это не имеет значения). Все очень конкретно и индивидуально.

Что касается цифрового разрыва, то здесь вопрос не только в том, что он является следствием социально-экономического разделения, но, прежде всего, в том, что неравенство этой области приводит к еще большему неравенству в социальной сфере. Местная аппаликация контента – это ключ к тому, чтобы локализовать глобализацию и продолжать развиваться поступательно.

Но тут есть одно "но". Господин Агамирзян сказал об унификации. Я предпочел бы использовать другие термины – фрактальный симбиоз, новая идентичность – которые одновременно являются и глобально едиными, и локально специфичными. Но в любом случае все исторические идентичности этнокультуры как бы переосмысливаются в наше время. И я думаю, это делается не в рамках территориальных границ существующих государств, а, скорее, в виртуальных границах нематериального мира.

Сегодня ни один из нас полностью не осознает, что происходит на нашей планете. Ни у кого пока еще нет целостной картины мира. В то же время, когда мы будем обладать более полным знанием, когда будет выработано более целостное видение мира, каждый сможет жить более достойно, ставить новые для себя задачи, выходить на новые горизонты. Мы считаем, что нужно проводить именно "синтетические" мероприятия, где собираются люди самых разных специальностей. Иногда эти люди высказываются по каким-то "чужим" узкопрофессиональным проблемам, и тогда их точка зрения кажется специалистам дилетантской. Однако не следует забывать, что такое общение помогает нам взглянуть на ситуацию со стороны, учит нас мыслить более широко и масштабно, быстрее находить правильные ответы на самые сложные вопросы. Все это, в конечном итоге, ускоряет процесс развития и личности, и общества.

Первое. Поскольку рекомендации адресованы, прежде всего, российским органам власти и российским организациям, считаю необходимым в пункте 1 подчеркнуть, что свой путь к информационному обществу наше государство начинает не с чистого листа или нулевой точки отсчета. В определенных областях уже заметны существенные успехи.

Поэтому, прежде чем строить стратегии и концепции, двигаться дальше, нужно выявить эти успехи, по крупицам собрать знания, проанализировать полученный опыт. В этой деятельности мы не будем дублировать функции государства, бизнеса, общества. Но оптимальные пути развития надо искать сообща и выбирать их с учетом того, что уже сделано.

И второй момент. Можно много говорить о том, какая мотивация и какие цели должны быть, можно вырабатывать национальные стратегии и реализовывать федеральные целевые программы – все равно будет определенный разрыв между декларируемыми намерениями и практическим результатом.

Нужно не просто декларировать, какие преимущества получит государство или население от использования информационных технологий. Поскольку насильно обязать население использовать новые технологии нельзя, следует в концепциях и нормативных документах указывать конкретные механизмы, с помощью которых то же население может извлечь очевидную для себя пользу от этих технологий.

А с другой стороны, необходимо тем же органам государственной власти настоятельно рекомендовать более активно внедрять эти технологии в собственных аппаратах. К сожалению, на практике далеко не все властные структуры можно назвать передовыми в этом отношении. Декларируются благие цели, все согласны поставить свои подписи под призывом двигаться к информационному обществу, но на рабочих местах чиновников царят косность и большое сопротивление любым переменам. В таких случаях необходимо применять более действенные механизмы внедрения ИКТ, с учетом персональной ответственности конкретных лиц.

Очень хорошо, что мы сейчас об этом задумываемся. Более того, государство в лице его руководителей, политических лидеров и правительства меньше всего желает навязывать новые социальные кальки и проекты, совершенно не учитывая устремления своего народа. Вы же понимаете, что время принудительных социальных экспериментов прошло.

Возьмем электронный бизнес. Есть психология культуры потребителя, которая складывалась в той же России веками. А теперь разве все готовы, как только позволят условия, ринуться использовать технологии электронной торговли? И продавец (бизнес), и покупатель (население)? Разумеется, нет.

Или вы думаете, что все охотно будут платить налоги в электронном виде? Вряд ли. У нас до сих пор в стране только один процент населения пользуется кредитными карточками. Вот наша степень культурной, внутренней готовности к электронному миру. Деньги на бумажном носителе – они до сих пор греют душу своим владельцам. А тут электронные цифры – для большинства чистая абстракция. Надо гнать людей к информационному обществу. Но при этом сначала очень внимательно разобраться, где, на каких участках, в каких локальных пространствах это возможно уже сейчас. Надо понять, где люди уже сами готовы отказаться с радостью от рутинных операций. И не более того. Вот тогда устремления власти будут понятны всем, населением будут признаны информационные технологии, люди почувствуют от них очевидную выгоду.

том – "зачем", гораздо интереснее, и, более того, это важнее сейчас, это более востребовано, на мой взгляд, обществом.