Исследование роли человеческого капитала в электронном развитии регионов России, проведенное С. Б. Шапошником в 2006 году, выявило одно неожиданное обстоятельство: из множества факторов, влияющих на готовность регионов к электронному развитию, самым устойчивым и значимым оказался фактор научного сообщества, а именно доля исследователей в населении. В среднем эта небольшая группа составляет в России всего 0,3% населения. Но, как оказалось, именно эта группа выступает «в роли лидера в освоении и проводника в социальной среде широкого круга социально-технологических инноваций» [1, с. 376]. Это происходит потому, что исследователи выполняют здесь роль именно капитала, функционируют в качестве человеческого капитала. Но само развитие человеческого капитала в сфере исследований и разработок (ИиР) сталкивается в нашей стране со многими сложностями.

Развитие общества лимитируется многими факторами (не только ресурсами), среди которых не последнее место занимают культурно-исторические традиции, которые могут быть благоприятными или неблагоприятными для каких-то явлений и процессов. Российские традиции находятся в непростых отношениях c интеллектуальным и инновационным развитием. Ценность развития человеческого капитала тоже, на мой взгляд, мало осознана и слабо укоренена в наших национальных традициях.

Само российское общество все еще обладает явными признаками того, что характеризует «традиционные общества» — общества доиндустриальной эпохи, ориентированные на бесконечное самовоспроизводство в прежних формах. Такие общества c недоверием воспринимают всяческие новшества. Для таких обществ характерны столь привычные для нас мучения c «внедрением» научно-технических достижений в производство. Так же сложно, и даже еще сложнее, эти общества относятся к экономическим, социальным и политически м преобразованиям.

Антиинновационность проявляется, например, в отношении российского общества в XIX—XX вв. к реформам. Для российских реформ, начиная c реформ М. М. Сперанского, включая реформы Александра II, С. Ю. Витте и П. А. Столыпина, кончая реформой Е.Т. Гайдара, характерны: хроническое запаздывание c их проведением (все они начинаются, «когда уже поздно»), несистемность (что-то меняется, и даже радикально, а что-то остается заповедной зоной и обесценивает всю реформу), непоследовательность (метания, отступления) и, наконец, реформы в России не доводятся до конца (общество быстро устает от изменений, и они его разочаровывают).

Сказанное о реформах в целом относится и к реформам интеллектуального производства (наука, образование, инновационная сфера). На наших глазах в 2004—2007 годах происходят судороги c реформированием академического сектора российской науки.

Но, несмотря на все трудности и препятствия, развитие человеческого капитала, в том числе его научно-технической составляющей, остается жизненно важным национальным приоритетом. Именно развитие человеческого капитала, технологическая модернизация производства, переход на инновационный тип развития экономики являются основой будущего экономического роста и реальной альтернативой сырьевой специализации страны. К сожалению, реальные тенденции развития интеллектуального производства тревожны.

1. Убывание человеческих ресурсов в сфере науки

Развитие сферы исследований и разработок (ИиР) в России в последнее десятилетие XX и первые годы XXI вв. характеризуется резким сокращением человеческих ресурсов (здесь и далее, за исключением специально оговоренных случаев, использованы статистические материалы РИЭПП, подготовленные Н. И. Добрецовой [2], а также материалы Росстата и ЦИСНа [3, 4]). Разносторонний и скрупулезный анализ численности и структуры научных кадров в России в последние полтора десятилетия проведен в РИЭПП Л. Е. Варшавским и содержится в ряде его публикаций [5], а также в Отчете «Сопоставительный анализ и разработка прогнозов динамики и структуры кадров в научно-технической сфере в России и зарубежных странах».

Динамика численности занятых в сфере ИиР, баланс оттока человеческих ресурсов, в том числе и «утечка умов» из страны, и их притока, в том числе и за счет иммиграции, определенно свидетельствуют о резком сокращении (количественном убывании) человеческих ресурсов и, как следствие, о неотслеживаемом и неконтролируемом убывании человеческого капитала в сфере ИиР. Сокращение касается всех фиксируемых государственной статистикой групп занятых в сфере ИиР (см. табл. 1).

Как наглядно видно из графика (рис. 1), особенно резким сокращение было в период 1990—1994 годов, оно несколько замедлилось в период 1995—1998 годов, а c 1999 года наблюдается плавное снижение и временами даже небольшой рост. Так, общее число занятых в сфере ИиР c 1990 по 1994 год сократилось на 837,1 тыс. человек, c 1995 по 1998 год — на 205,8 тыс. человек, c 1999 по 2005 год — на 59,2 тыс. человек. Общее число исследователей сокращалось по такой же траектории. С 1990 по 1994 год оно снизилось на 467,3 тыс. человек, c 1995 по 1998 год — на 101,7 тыс. человек, c 1999 по 2005 год — на 29,1 тыс. человек. Более того, как уже отмечалось, временами наблюдался небольшой прирост как общего числа занятых в сфере ИиР, так и собственно исследователей. Так, в 1999 году число занятых в сфере ИиР выросло на 17,2 тыс. человек, в 2000 году — еще на 15,3 тыс. человек. Одновременно число исследователей увеличилось в 1999 году на 2,8 тыс. человек, в 2000 году еще на 5,8 тыс. человек. Далее, c 2001г. вновь восстановилась тенденция плавного снижения численности как занятых в сфере ИиР в целом, так и собственно исследователей.

Рис. 1. Численность занятых в сфере ИиР (на конец года, тыс. человек)

Последнее обстоятельство — какая-то особая ценность категории «прочие» или «прочий персонал» по сравнению c исследователями — заслуживает специального рассмотрения. Несведущий человек может подумать, что речь здесь может идти о новых, востребованных временем, необходимых для инновационного развития профессиях, например о менеджерах, юристах, патентных поверенных и т. д. Но все проще. Согласно принятому в статистике определению, «Прочий персонал — работники по хозяйственному обслуживанию, а также выполняющие функции общего характера, связанные c деятельностью организации в целом (работники бухгалтерии, кадровой службы, канцелярии, подразделений материально-технического обеспечения, машинистки и т.п.)» [3, с. 607]. И именно данная категория оказалась значительно более устойчивой, чем исследователи и тем более техники. Такой результат развития зависел уж точно не от государственной научной политики, которую принято обвинять во всех бедах науки, а от творчества собственно научной бюрократии.

В 1990-х годах высокопоставленные организаторы науки любили задавать государственным руководителям, как им казалось, каверзный вопрос: если сокращается народное хозяйство, то почему же именно наука сокращается быстрее всех других его составляющих? В связи c «прочими» можно спросить научную бюрократию: почему исследователи сокращаются быстрее прочих?

Доля исследователей в общей численности занятых в сфере ИиР осталась преобладающей, но снизилась c 51,1% в 1990 году до 48,0% в 2000 году и 48,1% в 2005г., что, наряду c общим снижением числа исследователей, свидетельствует об уменьшении человеческого капитала в сфере ИиР. Резко сократилась доля техников. Несмотря на массовую компьютеризацию, доля вспомогательного персонала осталась очень высокой и даже несколько возросла. Сильно выросла и продолжает расти доля «прочих». В целом происходило сокращение качественной части научного потенциала и кадровое засорение сферы ИиР.

Если вдуматься в эти данные, то и состояние науки в России, и тем более тенденции ее развития убийственны. Например, в США в 1990 году [15] в сфере ИиР было занято 4133 тыс. человек. Из них исследователями являлись 3333 тыс. человек, т. е. 80,6%, а не 51,1%, как в России в тот же год. И направление развития науки в США противоположно тому, что мы наблюдаем в России. Так, в США в 2000 году число занятых в сфере ИиР возросло до 5455 тыс. человек, число исследователей при этом возросло до 4755 тыс. человек, а доля исследователей — до 87,2%, что сильно отличается от их доли в 48,0% в России в тот же год. Если страна согласна окончательно потерять национальную науку, можно и дальше позволять российской научной бюрократии, начиная c Президиума РАН и кончая совсем мелкими научными феодалами, плодить за счет государственного бюджета собственную дворню вместо исследователей.

Протекающие c 1990 года процессы резкого сокращения общего числа занятых в сфере ИиР, и особенно числа исследователей, а также снижение доли исследователей в общей численности занятых в сфере ИиР, хотя и косвенно, но неоспоримо свидетельствуют о продолжающемся убывании человеческого капитала в российской науке.

Помимо естественных причин в виде смертности и отхода от дел в связи c выходом на пенсию, огромную роль в сокращении человеческих ресурсов, занятых в сфере ИиР, сыграл массовый переток трудовых ресурсов из науки в другие, более динамично развивавшиеся c начала 1990-х годов сферы деятельности (бизнес, управление и др.), а также утечка умов, т.е. отъезд из страны специалистов для продолжения своей профессиональной деятельности в других странах в более привлекательных условиях.

О реальности и опасности массового оттока исследователей из России за рубеж писал академик Никита Николаевич Моисеев [7].

К сожалению, тема утечки умов быстро стала в основном уделом политической публицистики, но периодически по ней проводились серьезные исследования и публиковались и серьезные работы. Так, в середине—второй половине 1990-х годов И. Ушкалов и И. Малаха провели исследование и опубликовали ряд работ [8], поддержанных грантами Российского гуманитарного научного фонда. В настоящее время опубликовано значительное число работ по самым разным аспектам проблемы утечки умов. В этой связи можно указать работы С. В. Егерева [9], И. Г. Дежиной [10], А. Г. Аллахвердяна c соавторами [11], многих других исследователей [12].

Существуют разные оценки масштабов утечки умов. С. В. Егерев, продолжительное время занимающийся проблемой утечки умов, пишет: «Количество российских ученых, работающих за рубежом, не поддается точному определению. Осторожная оценка постоянного ядра в 30 тысяч человек представляется разумной (еще примерно столько же делит свое время между работой дома и за рубежом). Эта оценка получена несколькими альтернативными способами — по данным интернет-активности ученых, по данным динамики выдачи рабочих виз США, прямым счетом публикаций в реферируемых журналах и т. д.» [13, с. 15].

60 тысяч российских ученых, полностью или частично покинувших отечественную науку и включившихся в научное производство других стран, — это очень много, это сопоставимо если не c числом занятых (статистически) в сфере ИиР исследователей в России, то уж точно c числом выполняющих научные исследования на современном уровне. Число последних близко к числу исследователей, имеющих гранты РФФИ и РГНФ. По оценкам многих аналитиков, русское научное зарубежье — не просто половина реально работающих в наше время российских ученых, но именно наиболее мобильная, востребованная, наиболее эффективно работающая и конкурентоспособная их половина. По многим оценкам, иногда, вероятно, преувеличенным, современное русское научное зарубежье даже больше, чем половина российской науки, и уж во всяком случае больше, чем потенциал РАН.

По словам Ю. Магаршака, «случилось так, что сегодня российское научно-технологическое зарубежье имеет потенциал, несоизмеримо больший, чем собственно Российская академия. Это связано c тем, что после распада СССР подавляющее большинство ведущих ученых уехало, получив работу в лучших университетах и исследовательских учреждениях мира, а также и c тем, что поколение русскоговорящих детей, выросшее на Западе, мощно вписалось в науку, экономику и технологический бизнес более чем в 70 странах — членах ООН. Кроме того, подавляющее большинство эффективно работающих сотрудников институтов РАН экспериментальную деятельность осуществляют за рубежом; то же касается соотношения получаемых ими зарплат за границами РФ и в институте, где они по-прежнему числятся» [14, с. 8].

Факт резкого сокращения числа занятых в сфере ИиР в целом и собственно числа исследователей не может быть прямо и однозначно интерпретирован как сокращение человеческого капитала в сфере науки, поскольку сокращение в немалой степени касается научного балласта, неперспективных научных направлений и групп, выбывающих по возрасту и т. д. Но убывание человеческих ресурсов косвенно свидетельствует и об уменьшении человеческого капитала в науке, т. к. оно сильно затронуло высокопрофессиональных, востребованных и конкурентоспособных специалистов, успешно работающих ныне в научных организациях других стран. Сокращение коснулось и большого числа специалистов наиболее продуктивных возрастных групп. Процесс сокращения человеческих ресурсов в сфере ИиР протекает уже более полутора десятилетий стихийно, не отслеживается, целенаправленно не анализируется и не подвергается никакому осмысленному корректирующему воздействию.

2. Демографическая деградация науки

Количественное сокращение человеческого капитала в сфере ИиР в последние 17 лет сопровождалось его демографической деградацией (см. табл. 3), т.е. такими изменениями в демографической структуре научного сообщества, которые снижают дееспособность науки. Советская наука уже в 1980-е годы отличалась геронтократичностью. Процесс старения кадров, особенно явный в верхних научных стратах, был уже настолько выражен, что был статистически заметен даже в науке в целом. Так, по данным С. Волкова, доля научных работников старше 60 лет в общем числе научных работников выросла c 1983 по 1988 год c 4% до 5%, а доля научных работников в возрасте до 35 лет снизилась в тот же период c 32% до 29% [15].

Ложный оптимизм может внушить рост доли возрастной категории до 29 лет. Но всем, знакомым c реальным положением дел в российской науке, ясно, что уже много лет нет значительного притока в науку «талантливой молодежи» и, следовательно, несмотря на статистическое благополучие, никакого реального роста потенциала науки в этой возрастной группе не наблюдается, хотя, конечно, имеются отдельные отрадные примеры.

Это связано прежде всего c тремя группами причин: материальными (уровень зарплаты, невозможность решения жилищной проблемы, архаичные рабочие места c оборудованием, которое не позволяет работать на современном уровне и получать значимые результаты); социальными (феодальный характер социальных отношений в научной сфере, исключающий всякое желание включаться в научный социум); ценностными (изменение культурного статуса науки в России и отчасти в мире — наука перестает быть высшей ценностью и становится весьма заурядным в ценностном отношении социальным и культурным явлением).

За последние два десятилетия заметно вырос средний возраст исследователей, в том числе и наиболее квалифицированных категорий — кандидатов и докторов наук (см. табл. 4). Расчеты по 1983 и 1988 годам сделаны моим коллегой С. В. Поповым на основе данных С. Волкова [15]. За этот период средний возраст исследователя вырос почти на 6,5 лет. Если в 1983 году среднестатистический исследователь был «чуть старше» сорока лет (41,8), то в 2004 году — уже «чуть моложе» пятидесяти (48,2). Среднестатистический кандидат «повзрослел» на 6,2 года, уверенно перевалив за пятьдесят лет (52,9). Доктор наук в среднем прибавил к своему прежнему, пенсионному для женщин и предпенсионному для мужчин, возрасту еще 3,4 года, уверенно взяв рубеж в 60 лет. Важно, конечно, не просто видеть числа, но и понимать их физический смысл, который, если вдуматься, звучит как приговор российской науке.

В условиях, когда средний возраст кандидата наук достиг 53 лет, доктора — 61, а академика — 72 лет, многие считают возрастной состав научных работников одной из главных преград на пути развития российской науки и одной из главных угроз ее будущему. Применительно к академической корпорации академик Е. П. Велихов уже почти десять лет назад писал об этом так: «Сегодня главная проблема академии — возраст ее членов. Иначе как почтенным его не назовешь. А старые люди боятся сделать шаг вправо-влево, чтобы хоть как-то выжить в ситуации, когда государство перестало платить, когда рухнули все устои» [16]. Характерно, что даже эта смелая оценка демографической деградации академической корпорации, данная одним из ее ярких представителей, содержит привычные беспомощные сетования «государство перестало платить», «рухнули все устои».

В сложившихся условиях необходимо провести масштабное исследование реального демографического состояния сферы ИиР и в рамках уже действующих программ (Национальный проект «Образование», объявленная Федеральная целевая программа «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» и др.), а также дополнительных проектов выработать систему согласованных мер по последовательной поэтапной нормализации демографической ситуации, по восстановлению естественного баланса разных возрастных групп.

3. Стагнация архаичной профессиональной структуры

Современной России досталась наука, имеющая дисциплинарную структуру, характерную для эпохи индустриального общества (табл. 5 и 6) c абсолютным преобладанием технических наук, c неразвитыми сегментами медицинских (шире — медико-биологических), социогуманитарных и сельскохозяйственных наук. Пожалуй, только естественные науки имеют долю хотя и заниженную, но все-таки близкую к современным пропорциям.

Показателен в этом отношении опыт США в развитии науки образца индустриального общества в науку образца информационного общества, поскольку американская наука даже по сравнению c европейской ушла в этом отношении далеко вперед. О профессиональной структуре американской науки можно составить представление по таблицам 7 и 8. (Рассчитано Т. В. Чечёнкиной по данным NSF [17, т. 1. Табл. 3—1 и 3—2.].) Требуется пояснить, что отрасль «науки о жизни» включает биологию, медицину, экологию; соответственно естественные науки — физику, химию, астрономию; инженерные науки — металлургию, электротехнику, аэронавтику, астронавтику и др.; социальные науки — экономику, политику, социологию.

Непредвзятому аналитику совершенно ясно, что России исторически неперспективно вновь и вновь воспроизводить прежнюю дисциплинарную структуру российской науки в современных условиях. Это значит, в частности, что не следует делать так, как это делается в России сейчас, то есть готовить специалистов в той или иной области науки только потому, что там много тех, кто привык готовить себе подобных. Необходимо прекратить воспроизводить позавчерашний день. Следует дифференцированно относиться и к аргументам вроде нарушения «преемственности», краха «научных школ». Многое как раз и должно прекратиться, а не воспроизводиться, поскольку оно принадлежит ушедшей исторической эпохе. И напротив, многое необходимо создавать заново (в том числе и петровскими методами, т.е. посылая молодежь учиться за границу), поскольку его не было в прошлом, нет в настоящем и оно необходимо в будущем.

За десятилетие c 1995 по 2005 год в дисциплинарной структуре российской науки произошли исторически перспективные (положительные), но при этом исторически незначительные (крайне слабые) изменения. Так, доля представителей технических наук в общей численности исследователей снизилась c 66,1% до 63,8%; доля медицинских и социальных наук, напротив, возросла соответственно c 3,2% до 4,0% и c 5,1% до 5,3%. При всей положительности эти изменения пренебрежимо малы, они не изменили существующих пропорций. Фактически произошла стагнация архаичной дисциплинарной структуры науки. И это, на мой взгляд, более страшное для отечественной науки событие, чем сокращение численности занятых в сфере ИиР. За последние 20—25 лет российская наука пропустила в своем развитии целую историческую эпоху.

Картина несколько лучше в части наиболее квалифицированных категорий исследователей — кандидатов (табл. 9 и 10) и докторов наук (табл. 11 и 12). Это обнадеживает, так как архаичный балласт в основном сосредоточен в менее квалифицированных категориях специалистов, а значит, ситуация теоретически более легко изменяема. Но, учитывая возрастные показатели кандидатов и докторов наук, легко понять преждевременность этого оптимизма.

Таблица 12. Распределение исследователей - докторов наук по укрупненным областям
науки (%)

4. Квалификационная деградация

Согласно статистике, показывающей значительный рост числа аспирантов и числа защищаемых диссертаций, c воспроизводством человеческого капитала в сфере ИиР в России дела обстоят лучше некуда. В действительности же мы имеем два раздувшихся мыльных пузыря в виде выродившихся аспирантуры и докторантуры (табл. 13 и 14) и в виде профанации защиты диссертаций (табл. 15). Визуальный образ этого безобразия (рис. 2—4) только усиливает шокирующее впечатление, производимое таблицами.

Именно вузы (см. рис. 2) дали основной прирост числа аспирантов. Если в НИИ число аспирантов выросло c 1996 по 2003 год на 6,2 тыс. человек, а в высшей школе прирост за тот же период составил 59,6 тыс. человек, т.е. вузы дали рост числа аспирантов в 9,6 раза больше, чем НИИ. Начиная c 2004 года новое Министерство образования и науки остановило этот безумный рост, но только остановило, заморозив число аспирантов и их распределение между вузами и НИИ на одном уровне. Нужно решать, что c этим аспирантским хозяйством делать дальше.

Рис. 3. Структура численности докторантов в РФ (человек)

Не обоснованный состоянием, тенденциями и потребностями развития науки, фактически скандальный рост числа аспирантов и докторантов (рис. 2 и 3) в 1990-е и в начале 2000-х годов обеспечен практически полностью коммерческим творчеством вузов, профанировавших аспирантуру и докторантуру как институции и девальвировавших ученые степени. К чести научно-исследовательских организаций, они практически не участвовали в этом безобразии. В отличии от статистики по высшей школе, статистика по НИИ дает весьма достоверную картину реально работающих аспирантуры и докторантуры.

В этот же период времени можно было наблюдать совершенно ту же картину псевдоблагополучия, а фактически полного краха системы государственной аттестации кадров высшей квалификации в части утверждения кандидатских диссертаций (табл. 15, рис. 4). В утверждении докторских диссертаций соблюдался хотя бы относительный порядок. В результате этого степень доктора наук в современной России еще имеет некоторый смысл, наличие же кандидатской степени в огромной массе случаев буквально ничего не говорит о квалификации ее обладателя. Вся статистика по кандидатам наук (возраст, распределение по областям знания, по регионам и т.п.), кочующая из публикации в публикацию, обладает крайне низкой ценностью.

Таблица 15. Численность лиц, утвержденных в ученых степенях (человек)

Рис. 4. Численность лиц, утвержденных ВАК в ученых степенях (человек)

Составить по официальной статистике объективное представление о подготовке в современной России специалистов высшей квалификации прин­ципиально невозможно. Статистика фиксирует лишь впечатляющий размер мыльных пузырей. Но сам факт вырождения системы реальной подготовки специалистов и системы их учета весьма характерен и свидетельствует о размывании критериев и деградации процесса воспроизводства квалифицированных специалистов.

По данным ЮНЕСКО (июнь 2007 года) о масштабах коррупции в сфере образования в мире, российские вузы ежегодно получают взяток на 520 млн долларов. «Немалая их часть, считают независимые эксперты, идет на покупку кандидатских и докторских диссертаций» [18].

Мы наблюдаем парадоксальную картину. За последние полтора десятилетия резко (более чем в два раза) сократились человеческие ресурсы в сфере ИиР, но при этом еще более резко выросло число аспирантов и докторантов, возросло число экспертных советов по защитам диссертаций, более чем в два раза выросло число защищаемых диссертаций. Но не стоит поспешно радоваться этой «обнадеживающей» тенденции. К подготовке научных работников это имеет очень слабое отношение. Да и новоявленные «ученые» в науку не идут. С этим связан другой парадокс.

При значительном росте числа аспирантов и отчасти докторантов, а также числа защищаемых диссертаций сократился приток кадров в науку — даже защитившие диссертации по естественным наукам идут в бизнес и управление, но не идут работать в сферу ИиР. Но опять же не следует поспешно огорчаться этому обстоятельству, поскольку современная диссертационная индуст­рия имеет весьма слабое отношение к науке, и было бы бедой для науки пополнять свои ряды за счет этих новоостепененных кандидатов наук.

Поразительна структура защищенных кандидатских диссертаций (табл. 16). Наблюдается невиданное процветание медицинских, и в еще большей степени, социальных наук на фоне обрушения всех прочих наук. Скорее всего, мы имеем картину разной степени коррумпированности отдельных научных сообществ и структур.

Таблица 16. Распределение лиц, утвержденных ВАК в ученой степени кандидата наук по
укрупненным областям науки (%)

Масштаб квалификационного вырождения российской науки и деградации систем поддержания квалификации таков, что это составляет не меньшую проблему, чем часто обсуждаемые старение науки, нарушение преемственности и совсем уж затасканное сокращение численности занятых в сфере ИиР.

Полагаю, что в современных условиях следует пересмотреть всю систему подготовки и атте­стации научных кадров, не ставя при этом цели реанимации «самобытной» российской системы, а ставя цель перехода на международные стандарты. Думаю, что совершенно несовременна и нежизненна двухуровневая система ученых степеней и нужно переходить на принятые в мире стандарты. Ситуация, сложившаяся c массовой профанацией защиты диссертаций, особенно кандидатских, может помочь решиться на эти шаги.

Заключение. Вдох и выдох

Академик М. А. Лаврентьев однажды образно сказал, что в науке сделать выдох сложнее, чем вдох. И действительно, в советское время науку легче было пополнить новыми ресурсами, чем освободить от старого балласта. В постсоветский период российская наука осуществила грандиозный выдох, не восполнив его сколько-нибудь заметным вдохом. Да и сам выдох не был проявлением ее оздоровления. Наука выдохнула много, но совершенно бестолково, в результате она не укрепилась и не модернизировалась, а только одряхлела. Россия не реорганизовала и нарастила, а просто потеряла значительную часть человеческого капитала в научно-технической сфере. Жизненно необходимая научная реформа так и не была осуществлена. И российская наука продолжает «развиваться» по гибельному для нее инерционному сценарию развития [19].

Но альтернативой сырьевой специализации страны является как раз развитие человеческого капитала, что предполагает решение проблем здоровья, демографии и, конечно, науки, образования, инновационной сферы.